– Не переживай, дорогая подруга, все непременно наладится, и твоя дочурка поправиться; у детей организмы сильные, а значит, им легче бороться с недугами, – сказала, потом чуть-чуть помолчала, по всей видимости что-то обдумав, продолжила: – Одного только я не пойму: почему в такой сложной ситуации ты оказалась одна, без поддержки супруга? Где отец этой девочки?
– В этом-то вся и проблема, – еще больше зарыдала Азмира, уткнувшись в плечо сидевшей рядом подруги, – эта трагичная ситуация вскрыла тот прискорбный факт, что дочь не его, вследствие чего он, едва только об этом узнав, в тот же миг выгнал меня из дома; именно по этой причине я и пришла к тебе, единственному близкому мне человеку, предположив, что ты не оставишь меня в столь сложной жизненной ситуации.
После таких слов девушки заключили друг друга в объятья и предались совместному плачу, памятуя о некоей неписаной дружеской солидарности. Михайлов презрительно фыркнул и вышел на улицу, не желая и дальше продолжать быть свидетелем всей этой печальной истории; через пару минут, вероятно что-то обмозговав, он вернулся обратно и, собрав необходимые ему вещи, честно признался:
– Не хочу утонуть в вашем «плачевном потопе» – поеду домой, а вы тут оставайтесь как-нибудь сами, – после чего медвежьей походкой скрылся в дверях.
Оставшись вдвоем, обе приятельницы еще долго предавались печали, постепенно опустошая бутылку. Темы их разговора, по мере погружения в состояние опьянения, несколько раз меняли суть обсуждаемой темы и подошли в конце концов к тому, что и Холод, желая быть вежливой гостьей, после обсуждения все своих неприятностей, в свою очередь решила выяснить, как сложилась жизнь у приютившей ее хозяйки, как оказалось, ничуть не поменявшей к ней своего теплого отношения.
– Чего мы все обо мне да обо мне, – в какой-то момент поинтересовалась она, становясь все более пьяной, – а как у тебя-то? Замужем не была?
– Какое мне замуж, – усмехнулась Гордеева, презрительно сморщив осоловевшее личико, – я погрязла в этой «проклятой работе»; другими словами, кроме Слона, на меня, как на спутницу жизни, никто даже и не посмотрит; да и он – это только так… временное явление; вот я и живу, оставаясь одна, без семьи, без детей, прожигая жизнь в вине и разврате; мне уже тридцать один, а впереди никакого просвета. Хорошо еще тебе тогда повезло и удалось вырваться из этой «грязной помойки»… мне же, по-видимому, не судьба.
– Не переживай, – неуверенно попыталась успокоить подругу Азмира, – и у тебя все непременно наладится, и ты обязательно будешь счастлива, – посочувствовала, а чтобы сменить неприятную тему, не вызвавшую у собеседницы одобрения, непроизвольно спросила: – А что Костя-киллер – он так и «крышует» вас в качестве сутенера?
– Нет, – уверенно заявила Гордеева, озираясь по сторонам, словно бы боясь, как бы ее кто не подслушал, – тот «поднялся», и довольно «уверенно»; в общем, Костян «подмял» под себя весь криминальный бизнес Иваново и сейчас он в огромном «авторитете» – знаешь? – его даже вызывают на преступные сходки в Москву… кста-а-ти, твой батя у него – после Слона, конечно – является чуть ли не самым преданным другом… ты давно с ним не виделась?
Этот вопрос напросился у девушки сам собой, так как было бы очевидно, что раз гостья интересуется Беркутовым, который не отпускал от себя Тагиева ни на шаг, значит, она с родителем не общается.
– С того времени, как вышла замуж – ни разу, – немного смутившись, отвечала Азмира, понимая, что совсем упустила из виду эту часть своей жизни.
– Поверь, ты не пожалеешь, что порвала связь со своим «мерзким родителем», – наполнившись злостью, попыталась разъяснить Анжелика, – он стал подонком еще большим, чем Костя, и пока меня не взял под опеку Алеша, считал, что может «брать» меня каждый раз, когда бы ему только не вздумалось, причем совершенно бесплатно; говоря честно, папа у тебя прохвост – еще тот.
– Он всегда был таким, – согласилась с этим доводом Холод.
Дальше они еще немного поговорили, делясь последними сплетнями, а лишь стало светать, отправились спать, ведь с утра матери нужно было в больницу.
Глава XVI. Московская гостья
– Нет, я не верю, – кричала Дамира, гневно топая маленькой ножкой, – вы все врете: папа бы никогда нас не предал – это ты, мама, его выгнала! Ты жестокая, злая и бессердечная!
Видя, в какое состояние впала ее любимая девочка (от одного только выражения чувств и эмоций, нечаянно сказанного в приступе злости), Карина подошла к ней вплотную и попыталась строптивую дочку обнять, чтобы хоть как-то ее успокоить; однако та резко дернулась, чуть присела и не подпустила к себе наполненную высокомерием мать; начиная понимать, что, поддавшись своим мстительным порывам, она невольно травмировала психику развивающегося ребенка, женщина, чтобы хоть как-то исправить свою оплошность (но тем не менее и ничуть не стараясь встать на защиту отца), попыталась разъяснить сложившуюся в их семье ситуацию: