Не по совести

Занятые своими мыслями, наконец они оба зашли в квартиру, где супруга машинально прошла в зальную комнату. Она была общей площадью не менее двадцати четырех метров в квадрате, обставлена дорогой изысканной мебелью, купленной еще безвременно «ушедшим» Вячеславом Александровичем; тут было все, необходимое для нормального времяпрепровождения и отдыха обоих супругов: раскладной широкий диван, в тон ему два мягких кресла, между ними журнальный столик, продолговатая стенка, на которой, кроме декоративной посуды, книг и других принадлежностей, был установлен еще и огромный плазменный телевизор. Оказавшись в своей комнате, любезно выделенной им свекровью, Азмира, усевшись на диван, принялась безудержно плакать, просто заливаясь горючими и нескончаемыми слезами. Муж в это время, то покрываясь пунцовым цветом, то сильно бледнея, ходил вдоль по комнате, «меряя» ее своими шагами, как надоедливый маятник, – взад и вперед, взад и вперед; он негодовал все больше и больше, предполагая, что жена сама должна начать этот тяжелый для него разговор и что именно она непременно должна начать объяснять, как же так вышло, что его родной (но с детства нелюбимый им) дядя вдруг стал родителем записанной на его имя девочки. Она со своей стороны, словно бы обезумев и впав в «кататонический синдром», безвольно сидела на месте, уставившись в одну, только ей различимую, точку и ничего не понимала из того, что вокруг нее совершалось.

Постепенно супруг багровел и «наливал» лицо пунцовой окраской; а Азмира не переставала всхлипывать и обливаться слезами. Так и не дождавшись от нее никакой адекватной реакции, молодой мужчина, вконец разозлившись, остановился прямо напротив нее и, устремив на жену разгневанный взгляд, объятый невероятной жестокостью, с ненавистью и нескрываемой злостью спросил:

– Ты ничего мне не хочешь сказать, «дорогая»?!

Последнее слово он произносил с таким неподдельным и безудержным отвращением, что ему самому стало жутко от той интонации, с какой он обратился к любимой супруге, еще вчера бывшей такой милой и безраздельно им обожаемой. Несчастная мать, до этого момента сидевшая словно опустошенная, теперь, невольно привлеченная грубой речью, вскинула кверху красивую голову и, ничему не отдавая отчета, усмехнувшись, заплаканным взглядом оглядела разгневанного супруга.

– Что ты от меня желаешь услышать? – сказала она, совершенно, а главное, неподдельно искренне не понимая, что еще в столь тяжелый момент может кого-то интересовать, кроме судьбы ее искалеченной девочки.

В тот момент ей, и вправду, было полностью непонятно: как кого-то могут волновать вещи, далекие от того глубочайшего горя, что внезапно постигло несчастную мать? Неудивительно, что она не осознала всех тех негативных переживаний, что неожиданно захватили любящего ее мужчину, введенного ею в заблуждение и, в связи с этим позорным фактом, страшно сейчас разгневанного; в итоге, увидев ее негодующую ухмылку, наполненную полнейшим презреньем, и услышав вопрос хотя и вполне нормальный, но наполненный полным непониманием, обманутый муж мгновенно пришел в неописуемое словесному выражению бешенство (по правде, в таком состоянии любое слово ненавистной отступницы явилось бы для него, как для быка красная тряпка, внезапно извлеченная откуда-то ловким тореадором): глаза его наполнились кровавым оттенком и «засверкали», ослепленные гневом; а следом он заорал так, словно внезапно сделался сумасшедший:

– Ах, тебе непонятно, что конкретно я имею в виду?! Следовательно, мне необходимо тебе объяснять?! Что ж, хорошо, я тебе растолкую! Но первым делом объясни-ка мне, «дорогая супруга», как же так получилось, что моя любимая дочка оказалась вдруг совсем не моя?! Как, вообще, такое стало возможно?!

– А-а, в столь сложный момент тебя интересует только одно?.. – заключила Азмира, продолжая невесело усмехаться и приподняв в выражении своего негативного отношения лишь правый край своих прекраснейших губ. – А то положение, что наша девочка сейчас борется за свою жизнь – ты об этом не думаешь? Или тебе важно сейчас только то обстоятельство, что я не рассказала тебе тогда, когда ты стоял передо мной на коленях и со слезами на глазах уговаривал выйти замуж, всей горькой правды – так, что ли, любимый?