Телефон все звонит и звонит. Я нажимаю кнопку, чтобы ответить, и прижимаю его к уху.
– Да?
– Дело сделано.
Я замираю. Это мужской голос, низкий, с сильным акцентом. Я слышу в трубке его дыхание: медленные, спокойные вдохи и выдохи. Мозг у меня так устал от долгих часов допроса и недостатка сна, что я не сразу узнаю его голос: Фахим Шаббар. Я дала ему этот номер, потому что только его не прослушивают похитители.
– Чт… что сделано?
Я чувствую острую боль в животе. Здесь возможны два сценария: либо Зак в безопасности, либо мертв. Я не в силах представить себе ни то ни другое. Если появится надежда на то, что он спасен, даже на секунду, а потом ее у меня отнимут, я уже не выберусь.
– Мы выполнили нашу часть договора.
Я не произношу ни слова. Я сижу в оцепенении, открыв рот и чувствуя, как глаза наполняются слезами.
– Ваш сын у нас.
Марго
На полу кабинки туалета валяются пустые коробки, использованные тесты я спрятала в пакет вместе с двумя бутылками из-под воды, которые выпила залпом, чтобы захотеть в туалет. В общественном туалете стоит отвратительный запах: отходы человеческой жизнедеятельности и дезинфектор образуют отдельную разновидность мерзкой вони.
Я смотрю на дно пакета, туда, где должны быть две полоски, а видна только одна, и жду, когда эта информация уляжется у меня в голове.
Десять тестов на беременность. Десять раз отрицательный.
В день, когда не пришли месячные после секса с Ником, я украла два теста из больничных запасов, но сейчас вспоминаю, что воспользовалась только одним. Мог ли результат быть ложноположительным? Может, в тот день результат оказался ошибочным из-за гормонального фона или чего-то такого? Может, я что-то сделала неправильно. Надо было сделать еще тесты, но я побоялась красть слишком много, чтобы не вызвать подозрений.
У меня на глазах выступают слезы, пока коробки на полу не сливаются в пятно и не исчезают из вида. Я закусываю нижнюю губу и закрываю глаза.
«Мне плевать», – говорю я себе.
А потом разражаюсь слезами.
Звук отражается от плиточных стен, покрытых царапинами и граффити, в тесноте кабинки каждый всхлип и каждый выдох звучат громче. Кто-то написал на стене «Ханна – шлюха» синей шариковой ручкой. Интересно, что бы они написали обо мне.
Когда я решила, что беременна, мне не удавалось полюбить жизнь, которая якобы во мне зародилась. Это был объект, обуза, ком моего страха, облекшийся плотью и костями.
До этого я и не думала, что хочу быть матерью. У меня никогда не было материнского инстинкта; я эгоистичная и никому не доверяю. Но, возможно, я все-таки хотела этого и не могла в этом признаться, даже самой себе; я слишком боялась признать, что может случиться что-то хорошее и я могу это потерять.
Я сжимаю зубы и несколько раз моргаю, пока не высыхают слезы, смотрю на грязный пол, на трещины и отвалившиеся куски плитки, которые затерли до черноты чьи-то ботинки.
Закрываю лицо руками и молча рыдаю в ладони, вдыхая неприятный запах туалета. Кажется нелогичным, чтобы я испытывала такие сильные эмоции. Он никогда не был жив. Его не было. А я плачу, как будто уже успела подержать его в руках.
Я изо всех сил пинаю дверь туалета, отчего дребезжит весь ряд кабинок.
Я втянула себя в дела Анны ради ребенка, а теперь его нет, и все кажется бессмысленным. Я потеряла работу, потеряла брата – и ради чего?
Я была так уверена в своей правоте, считала себя лучше родных, смотрела свысока на Рика и Дэмиена. А теперь, после того как я крала и строила преступные планы, чтобы начать лучшую жизнь, стала одной из тех, от кого всю жизнь пыталась сбежать.
У меня звонит телефон.
Я беру сумку, которая висит на дверной ручке, и насухо вытираю лицо рукавом.