Не навреди ему

– Потому что ни тот, ни другой родитель мальчика не заявляли о его исчезновении, и, пока ты полностью сосредоточена на семье Джонсов, ты упускаешь признаки высокоорганизованной преступной операции: вырванные зубы, срезанные кончики пальцев, следы веревок на запястьях, которые означают, что жертва была связана.

– Моя команда всем этим занимается.

– А почему ты не занимаешься?

Мы смотрим друг на друга поверх стола.

– Я читаю твои отчеты, – говорит он. – Я не говорю, что то, что ты нашла, не нужно разрабатывать, но я хотел бы большей полноты картины относительно мотива: предыдущие преступления с таким же модус операнди, потенциальную связь с известными нам криминальными организациями. Пока этого нет.

Он встает со стола, оправляет пиджак и идет к двери.

– Поговори с доктором Джонс, посмотри, что из этого выйдет. Свяжись с местной полицией в Корнуолле и запроси данные о мальчике, если потребуется, но потом передай это одному из членов своей команды. Я хочу, чтобы ты занялась более крупной рыбой.

Я молча сижу за столом, ковыряя заусенцы, пока не замечаю, что колени у меня усеяны полосками кожи.

– Доктор Джонс вряд ли стала бы выдирать жертве зубы или срезать отпечатки пальцев, правда ведь?

Я проглатываю свою гордость и поднимаю на него глаза.

– Не стала бы, сэр.

Слова звучат сдавленно, как будто я говорю это сквозь зубы. Он кивает, по-видимому удовлетворенный ответом, и снова направляется к двери. Рука его замирает на дверной ручке. Я знаю, что за этим последует, и чувствую, как изнутри поднимается раздражение.

– Рэйчел, если тебе нужно с кем-нибудь поговорить…

– Не нужно, – быстро отвечаю я. – Я сделаю, как вы сказали.

Уитмен задерживается на секунду, наблюдая, как я перекладываю бумаги у себя на столе. Когда за ним с щелчком закрывается дверь, я беру телефон и набираю номер, указанный в одном из документов.

– Алло, это Адам Джонс? Инспектор Рэйчел Конати из полиции Рэдвуда. Я звоню, чтобы задать несколько вопросов о вашей жене.

29

Марго

Понедельник, 8 апреля 2019 года, 11:03

Я смотрю на дом, в котором выросла, и чувствую, как меня наполняет страх.

Унылое зрелище. Нижняя половина дома выложена потрепанными непогодой бурыми кирпичами, верхняя – потрескавшаяся штукатурка с участками зеленой плесени, которые тянутся под подоконниками. Стекло в окне моей спальни по-прежнему треснутое. Когда солнце падает на него под нужным углом, оно отбрасывает кусочек радуги на стену. Раньше я могла смотреть на эту радугу часами.

Дэмиен вылезает из машины и громко хлопает дверцей.

Я вылезаю вслед за ним, содрогаясь от неприятного ощущения. Воздух здесь все тот же: вонь гнилой воды от ответвления реки за домом, где мы играли детьми, к которой временами примешивается запах бензина с заправки неподалеку, где Дэмиен впервые научил меня воровать. Но все перекрывает неизбежный смрад от застоявшегося сигаретного дыма, который окружает мамашино жилище, как будто она все это время сидела там и ждала меня, попыхивая сигареткой. Если мэрия когда-нибудь решит снести этот дом, из стен будет сочиться рыжая смола.

Я иду за Дэмиеном к входной двери. Он вставляет ключ, поворачивает его влево и поддевает плечом просевшую дверь. Так было с тех пор, как я себя помню.

Брат переступает через порог и сбрасывает ботинки, а я остаюсь стоять в дверях, пошатываясь от знакомых запахов, которые выплывают мне навстречу: коктейль из запаха сигарет и травы, свиной жир, въевшийся в стены кухни. Если прислушаться, можно до сих пор различить потрескивание бекона на сковородке и аромат, тянущийся в прихожую. Это было единственное блюдо, которое ма умела готовить.

– Ну давай уже, – говорит он, придерживая дверь, и я замечаю пучок подмышечных волос, торчащий из короткого рукава его футболки.

Я захожу внутрь и молча вздрагиваю, когда за моей спиной захлопывается дверь.

Здесь ничего не изменилось с тех пор, как я уехала: все та же пузырчатая штукатурка на стенах, тошнотворные асбестовые круги на потолке. На потрепанном ковре, потертом и истончившимся от грязных подошв, отпечаталось бесчисленное количество воспоминаний.

Я снимаю ботинки и иду вслед на Дэмиеном в гостиную с трепещущим сердцем, чувствуя, как легкие наполняются запахом красных «Мальборо». Я замираю как вкопанная у двери, стоит мне увидеть его.

Мамашино кресло. Я так живо ее помню, как будто она сидит прямо передо мной, поджав под себя ноги, с сигареткой, от которой поднимается дым, в длинной розовой ночнушке, испачканной пеплом, и с коротко стриженными темными волосами, всклокоченными, нечесаными, с проглядывающей сединой у корней. Интересно, что бы она сказала, увидев меня сейчас.

Ты растолстела.

Дэмиен садится на софу и задирает ноги – я наблюдала это все мои детские годы, потом берет из табачной коробки длинный косяк и закуривает.

– Ну, как дела-то? – спрашивает он сдавленным от дыма голосом. – У тебя все еще тот самый парень?

«Богач, ради которого ты нас бросила», – шепчет мне в уши голос ма.

– Мы расстались, – отвечаю я, по-прежнему стоя в дверях.