Не навреди ему

– Конечно. Я не говорю, что это неважно… Просто сейчас сложно выкроить время.

– Полдень вам подойдет? – спрашивает она.

– Хорошо, если вам так будет удобно.

– Вы знаете, где находится управление?

– Да.

– Увидимся в двенадцать.

В ухо мне начинают скрежетать гудки.

Я кладу телефон экраном вниз и вижу, как дрожат у меня пальцы, как побелела кожа от шока. Я слушаю, как звенит в комнате тишина.

Я идиотка, если думала, что смогу остаться безнаказанной. Наивная отчаявшаяся идиотка.

28

Рэйчел

Понедельник, 8 апреля 2019 года, 09:32

Вчера мне снился мальчик.

На записи с камер Зак Джонс состоит из пикселей: не видно черт лица, не видно деталей, просто фигура с белой кожей и светлыми волосами, от которых отражаются солнечные лучи. Но во сне мое сознание сплавило его с воспоминаниями о моем собственном сыне, позаимствовав у него веснушки и ярко-голубой цвет глаз. Мы были на пляже; глаза у меня закрылись сами собой от недосыпа, а когда открылись, его уже не было; я проснулась от собственного крика – я звала его по имени.

После этого мне больше не удалось заснуть.

Я сижу за своим столом и потираю шею, глядя на распечатки, разложенные на столе.

Большая часть того, что рассказала Анна Джонс, подтвердилась. У ее брата Джеффа Данна, психотерапевта, проживающего в Лондоне, есть второй дом в Корнуолле, а учительница Зака сказала, что он говорил о том, что собирается провести пасхальные каникулы с дядей. Но это не объясняет ни того, почему мистер Данн мне так пока и не позвонил, ни поведения доктора Джонс.

Я помню, как по ее лицу пробежал ужас, когда я набрала номер ее телефона во время разговора дома. Страх в ее глазах сказал мне все, что требовалось знать: ей есть что скрывать.

Никому не нужно три телефона.

Более того, когда я сказала, что мы хотим обсудить важное происшествие, она бессознательно взглянула в сторону соседнего дома.

Доктор Джонс знала о смерти Полы до того, как я сообщила ей об этом.

Я смотрю на документы, которые отправила по факсу Дайан: частицы почвы, которые нашли у входной двери, обнаружились и внутри дома. Очевидно, что кто-то бежал через лужайку, потом опрокинул горшок с растением на крыльце, зашел в дом, а затем пытался убрать за собой перед уходом. Если под горшком и хранился ключ, когда мы приехали, его уже там не было.

Почему доктор Джонс не сказала, что побывала в доме своей соседки в день ее убийства? Что она скрывает?

Открывается дверь в мой кабинет, и заходит главный инспектор Джордж Уитмен.

– Доброе утро, Конати.

Джордж – крупный мужчина лет пятидесяти: пепельные волосы, кожа цвета черного дерева, темно-карие глаза. Голос у него низкий, с хрипотцой, на лице суровое выражение, но стоит ему пропустить пару стаканчиков, как начинает проскальзывать женственность. Я однажды спросила, зачем ему требуется скрывать свои предпочтения, и он так сильно смеялся, что чуть не выкашлял обратно половину выпитого пива. В полиции явно есть перекосы с точки зрения равноправия, и неважно, что написано на плакатах, развешанных по стенам.

– Доброе утро, сэр.

– Как дела?

– Хорошо. В полдень придет соседка жертвы, и я прямо сейчас работаю над тем, что в ее рассказе не сходится.

– Неплохое начало, – говорит он и садится напротив меня. – У тебя есть какие-то другие линии расследования?

– Эта самая плодотворная. Мы нашли следы, ведущие от дома хирурга через лужайку к дому жертвы, с которой она была близка. Ее сын, возможно, был последним, кто видел Полу живой.

– Ее сын, – повторяет он.

От этих слов у меня волосы встают дыбом.

– Да, сэр. Какая-то проблема?

Он поднимает ладонь, делая вид, что сдается.

– Нет, никаких проблем. Но мне хотелось бы, чтобы ты не упускала из виду и другие версии.

– То есть версии, в которых не задействован ребенок?

Он резко выдыхает и наклоняется вперед.

– Я просто говорю, что нужно рассматривать это дело с разных точек зрения.

– Какие у нас есть другие точки зрения? Я занимаюсь линией расследования, где у нас есть больше всего вопросов без ответа: почему доктор Джонс избегает разговора со мной о смерти своей соседки, женщины, которой она доверяла своего сына каждый день после школы? Почему на лужайке у жертвы следы, которые указывают на то, что кто-то бегал между двумя домами? И кто мог знать жертву лучше, чем женщина, которая живет по соседству, виделась с ней ежедневно и доверяла ей благополучие собственного сына?

– Но ведь не это тебя больше всего беспокоит, да? – спокойно говорит Джордж. – А то, что ты не можешь подтвердить местоположение этого мальчика.

– Почему это так странно?