Не навреди ему

Он уходит по коридору, по которому я только что пришла, а я захожу в лифт, чувствуя, как колотится сердце в груди. Меня охватывает паника от одного упоминания об операции, так что же со мной будет, когда все вокруг станут следить за каждым моим движением? Когда приведут в действие повышенные меры безопасности?

Я не могла бы убить этого пациента, даже если бы захотела.

Я смотрю на часы: у меня есть час и сорок пять минут.

Сажусь в первое такси в очереди перед больницей.

– В полицию, пожалуйста.

Я ожидала, что водитель забеспокоится, но он и бровью не ведет. Он просто включает радио и выезжает на дорогу.

Я пристегиваюсь и начинаю отбивать ногой ритм песни по радио, чтобы не заснуть, глядя через плечо водителя в боковое зеркало.

Никто за тобой не едет. У тебя паранойя.

Я закрываю глаза и откидываю голову на сиденье.

Что я скажу полиции? Только сейчас я понимаю, как это звучит: незнакомцы установили камеры наблюдения у меня в доме, чтобы следить за каждым моим действием. Они убили мою соседку, похитили моего сына, и единственный способ его вернуть – убить на операционном столе политика.

Они подумают, что я сошла с ума.

Водитель резко нажимает на тормоз, и я открываю глаза. Он выкрикивает ругательства, дико жестикулируя в окно. Велосипедист показывает ему неприличный жест и скрывается из поля зрения.

Я, наверное, заснула на минуту. Из желудка поднимается тошнота, во рту мерзкий привкус. Я щиплю себя за запястье, чтобы не засыпать.

Почти приехали, еще несколько поворотов.

Я по-прежнему не придумала, что скажу в полиции. Если расскажу про камеры наблюдения, они захотят поехать ко мне домой и убедиться. Но им нельзя этого делать, если похитители за мной наблюдают. Я даже не смогла взять с собой телефон, чтобы меня не отследили.

Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть назад, но не замечаю, чтобы кто-то откровенно за нами следил. Сзади только красный «Форд-Фокус», а за ним – «Ауди».

«Видишь? – говорю я себе. – Это просто паранойя».

Из сумки на соседнем сиденье я достаю бутылку с водой и отпиваю несколько глотков, удерживая себя от того, чтобы плеснуть воды себе в лицо.

Такси резко тормозит.

– Семь восемьдесят.

Покопавшись в сумке, достаю десять фунтов и протягиваю ему.

– Сдачи не надо, – говорю я и вылезаю из машины.

Апрель наконец-то стряхнул с себя прохладу, и мне в лицо светит солнце, слишком яркое для моих уставших глаз. Я достаю из сумки темные очки и нерешительно иду к участку, но останавливаюсь в тени напротив входа.

Если вы кому-то об этом расскажете, ваш сын умрет.

Борюсь сама с собой, говорю себе, что выхода нет. Если я сейчас не заявлю в полицию, утром мне придется убить пациента. А об этом и речи не может быть.

Если вам не удастся убить пациента, ваш сын умрет вместо него.

Я представляю себе Зака – как он лежит на пыльных одеялах в холодной темной комнате, а из его руки змеится капельница, качая непонятно что в его вены.

Я смотрю на часы: мне нужно быть в операционной через час. Это мой единственный шанс. Я смотрю на двери полицейского управления, тщетно пытаясь пошевелить ногами.

Я вросла в землю.

Если я войду и расскажу все полиции, нет никакой гарантии, что Зака спасут. Я ставлю его жизнь на кон, надеясь, что полиции каким-то образом удастся помешать планам похитителей навредить ему, если я не выполню задание. Но велик шанс, что полиция не узнает, кто они и где держат Зака. У них могут уйти недели на то, чтобы вычислить их. А чтобы нажать на курок пистолета, требуется секунда.

Ма-ма-ма-мамочка-а-а-а…

Я пытаюсь стряхнуть с себя воспоминания о его плаче и хожу взад-вперед под деревьями.

Не могу поверить, что даже думаю об этом.

Я пытаюсь придумать какое-то другое решение кроме убийства и представить последствия такого решения. И каждый раз Зак умирает. Я столько раз вижу, как его убивают, что не могу больше об этом думать и вздрагивать каждый раз, когда слышу у себя в голове звук пистолетного выстрела. Лучший выход – это играть по их правилам. В любом другом случае мне останется только надеяться и верить.

Я отворачиваюсь от полицейского участка по-прежнему в ужасе и нерешительности. Оба решения закончатся катастрофой. Я не могу потерять сына, но и убить пациента собственными руками тоже не могу.

Я поднимаю глаза и застываю на месте.

На противоположной стороне дороги припаркована черная «Ауди», которую я видела из такси. Я узнаю человека за рулем – я видела его вчера перед своим домом. Я помню эти темные глаза, брызги слюны у себя на щеке, когда он со мной заговорил.

Они следят за мной.

Зак.

Опустив голову, я иду вперед, с каждым шагом все быстрее и быстрее, чувствуя, как колотится сердце. Солнце жжет мне спину. Краем глаза я вижу, как «Ауди» отъезжает от обочины и едет за мной.