Да уж, здорово я всколыхнула его жизнь, с лёгким чувством вины подумала я. Чёрт, ведь могла же тихонько отказаться от соавторства, достать из шкафа красивое платье и пойти ужинать с каким-нибудь хорошим человеком. С тем же Людвигом, например.
Другое дело, что для этого мне нужно было бы быть кем-нибудь ещё. Потому что как можно было не заинтересоваться Антоном, не влюбиться в него и не сделать всё, чтобы отбить его у кого угодно? Чёрт, да хоть мужу Лены открыть глаза, если бы ничто другое не помогло.
Кстати, неплохая идея, мрачно подумал внутренний голос. Давно пора.
Мы уже засыпали, пьяные от усталости, когда у Антона завибрировал телефон.
Да что ж такое-то, сонно подумала я. Ни сна, ни отдыха измученной душе. Сколько сейчас времени, два ночи?
А потом я увидела, что он не спал.
Экран его телефона горел светлым, и Антон читал мелкие строки текста, не обращая внимания на кнопку вызова, мерцающую вверху экрана. Наконец он коснулся кнопки, и телефон перестал вибрировать, но иконка вызова не исчезла.
— Что-то интересное? — спросила я.
Он не ответил. Телефон зазвонил снова — в этот раз резким пронзительным звоном.
— Чёрт, — пробормотал Антон. — Отключал же звук… впрочем, какая сейчас разница.
Он рывком сел на кровати и несколько секунд глядел на звонящий телефон, а потом встал и подошёл к окну. В лёгких пижамных штанах — он всё-таки взял с собой хоть какую-то одежду.
Он не сказал в трубку ничего. Просто коснулся экрана, включая связь.
Громкость стояла на минимуме, и я не услышала ничего. Впрочем, сейчас меня не снедало любопытство: я просто хотела поспать.
— Да, — тихо произнёс Антон. — Лучшее, что я читал.
Тоже мне ещё. Я прикрыла глаза. Серьёзно, что такого можно сказать посреди ночи, что тебя вежливо не пошлют до утра, а даже отвесят комплимент? И почему этот комплимент отвешивают не мне? Безобразие вообще.
— Да, искушение есть, — донёсся до меня голос Антона. — И очень сильное искушение. Но возвращаться не всегда здорово. Иногда это может быть чертовски больно.
Всё. Я прикусила губу. Я поняла, кто звонит.
Лена, которая из-за Ромки была совершенно в курсе того, что из-за её поста мы разбежались в разные стороны. Которая думала, что Антон был свободен, и начала атаку по всем фронтам. Среди ночи. И что-то мне подсказывало, что не в первый раз.
Окей, но тогда какого чёрта он не посылает её ко всем чертям? Или у меня внезапно отказывает логика?
— Правда очень здорово, — ровным голосом произнёс Антон. — Я бы так не смог. И, да, мне очень хочется это написать.
Короткая пауза.
— Я понимаю, что это и твой мир тоже. И мы оба мечтаем туда вернуться. И, да, с моей стороны объявлять его запретной зоной жестоко. Но так есть. Я не могу сказать «навсегда» — никто не может этого сказать. Я не могу решать за себя через пять лет: этот парень — не я, и, возможно, даже знать меня не захочет. Но сегодня я решил.
Молчание. Долгое, долгое молчание, пока Антон слушал её голос, а я слушала тишину, и она сгущалась, словно в комнату плескало море. Запах воды, переполняющий до краёв, древний зов в крови, сминающий разум приказ. Нечеловечески прекрасное море, проникающее в дыхание, клокочущее в каждом вздохе и выдохе. Море, вот-вот готовящее хлынуть волной.
Потом Антон молча повесил трубку.
Я тихо ждала.
Антон обернулся от окна, и я выскользнула из кровати, встав рядом. Не обнимая — просто глядя на настоящее море, неслышно шумящее внизу. Темнота, сливающаяся с горизонтом. В отличие от Антона, я даже и не подумала что-то надевать на ночь, но сейчас это было неважно.
— Текст, который ты читал, — негромко произнесла я. — Она тебе прислала свои идеи для второго «Острова»? Мысли, заметки, сюжетные нити, текст?
Он наклонил голову.
— И наверняка очень талантливый текст, — добавила я. — Куда талантливее, чем обычно. Впрочем, этого следовало ожидать. Я сама почувствовала, как стала писать лучше за эту неделю. Когда над тобой висит проклятье «пусть никто никогда не полюбит тебя», всё чувствуется очень остро.
Антон обернулся, подняв бровь.
— Ты это так ощущала?
— Я люблю всё драматизировать.
Антон вытянул руку и коснулся ладонью стекла. За окном падали редкие снежинки.
— Легко с кем-то расстаться, даже когда это чудовищно трудно, — произнёс он. — Но отобрать кусок мира? Историю, который мы жили несколько лет? Я ведь это сделал, Рэйн. Отобрал целую вселенную и у себя, и у неё.
— А она важна, эта вселенная, — негромко сказала я. — Даже если махнуть рукой и сказать, что это всего лишь история… впрочем, ты ведь не махнёшь рукой и не будешь притворяться.
— Нет.
Если совсем уж задраматизироваться и поднять градус пафоса по самое не могу, подумала я, это всё равно что быть Ван Гогом, написать «Ночную террасу кафе», решиться на «Звёздную ночь», самую великую свою картину, видеть её в воображении — и ощущать лишь пустоту.
Мы всего лишь рисуем небольшие акварели, но даже на них порой дышит ветер. И даже их бывает больно не написать.
— И отдать этот мир насовсем не хватает сил, — внезапно произнёс Антон. — А может, и стоило бы.
— Ты готов даже отказаться от «Острова»?