Не мой парень

Врач громко шевелит губами, но каждая произнесенная им буква отскакивает от тела словно шарик пин-понга. Для чего он транжирит слова? Ведь Софи нет. Моей единственной подруги и самого близкого мне человека больше нет.

Я оседаю на пол прямо там, где стою, посреди коридора. Мне кажется я проваливаюсь под землю, там где нет кислорода. А иначе чем объяснить, что я не могу дышать.

Кажется, я плачу, но слезы не приносят облегчения, поэтому я крепко стискиваю веки, так что глазные яблоки начинает саднить. Я хотела позвонить ей на днях, а ее больше нет.

У меня в телефоне есть куча голосовых сообщений от нее. Если их включить, то ее голос, совсем живой, зазвучит в стенах, где мне сказали, что ее больше нет:

Эй, яркая звезда на небосклоне рекламы. Приезжай как-нибудь в гости, что ли? Сто лет не виделись. Я таак по тебе соскучилась.

И мне уже некому написать, что я тоже по ней соскучилась. Что скучаю так сильно, что грудь рвет на части. И я не смогу сказать ей об этом завтра, и послезавтра тоже не смогу. Не смогу никогда, потому что ее нет. Я не часто сталкивалась со смертью, но одно знаю наверняка: она навсегда, и ничего уже нельзя исправить.

Обхватываю колени руками, чтобы унять мелкую дрожь. Я должна сказать что-то Полу. Он только что потерял все. Но не нахожу сил даже подняться. Открываю и закрываю рот, но оттуда не выходит ни звука. Софи бы так никогда не раскисла.

— Милая…милая! Мы только что узнали! — долетает сквозь мутное стекло голос мамы.

Суетливые руки обхватывают предплечья и тянут вверх. В нос бьет аромат маминых духов, щетина отца раздражает щеку.

— Софи…бедная девочка… совсем молодая…жить и жить… Поедем домой, милая. тебе нужно отдохнуть…бедные родители…тебя трясет…поехали…горюем вместе с тобой…она была замечательной девочка.

— Не надо, мам, — вяло сопротивляюсь рукам. — Я никуда не поеду. Я останусь здесь, с ней.

— Ей уже не помочь…

— Я останусь, — повторяю, пытаясь избавиться от липких объятий.

В голове бьется тупая мысль, что мама всегда недолюбливала Софи. Я просто не должна ехать с ней. Она просто не понимает. Никогда не поймет.

В назойливый водопад родительских убеждений врывается голос. Его голос.

— Отойдите от нее, слышите меня. Она же сказала, что хочет остаться.

Шум стихает, и уверенные руки обвивают мою спину, прижимая к твердому теплу.

— Мне жаль, Тони. — шепчет Финн, целуя меня в висок. — Мне жаль.

Что-то окончательно трескается во мне, наверное, потому что в его объятиях я могу позволить себе окончательно сломаться. Вцепляюсь в широкие плечи и громко рыдаю:

— Я не позвонила ей. Не отвечала не сообщения. Была занята ерундой…думала, что успею….Она не узнает, как я ее любила…

Кольцо рук на моем трясущемся теле сжимается крепче, и низкий голос звучит твердо:

— Она знала, Тони. Не сомневайся. Она знала.

глава 31

Финн

Курение когда-нибудь меня убьет. Проводы Софи закончились в одиннадцать утра, а я уже скурил пачку. Заноза в заднице, ну как же так?

Я знал малышку Софи еще совсем ребенком. Девчонка, которая за словом в карман не лезла; редкий экземпляр людей, рядом с которыми жизнь кажется проще и красочнее. Была одной тех людей.

Представить не могу, что сейчас чувствуют ее родные, ведь смерть — это то, что нельзя исправить. Оставляет рубцы на сердце, которые будет тянуть всю оставшуюся жизнь. Я всего дважды сталкивался с ней: когда умерла моя бабушка, и когда погиб друг. И я бы никогда не пожелал испытать этого никому, а тем более моей Тони.

После похорон она просила оставить ее дома, но я настоял отвезти к родителям. Тони не проронила ни единой слезы, а в таком состоянии даже компания ее матери и отца лучше, чем одиночество. Я бы душу отдал, чтобы забрать ее к себе, но после всего, что я сделал, это кажется неуместным.

Рука нащупывает в кармане телефон, выбирая в списке контактов номер матери.

— Дорогой, что-то срочное? — слышится ее вопросительный щебет. — Мы с Эмили сейчас в примерочной…

Я выхожу на балкон и делаю очередную горькую затяжку:

— У вас все хорошо? Как дела у отца?

— Отец на Барбадосе, а мы готовимся к завтрашней фотосъемке…угадай, что? Юджин Прескотт, старший сын Эдварда Прескотта… тот что владеет киностудией, пригласил Эмили на свидание…

Пока мать рассказывает о том, сколько в прошлом году заработал отец ухажера сестры и о стремительно растущем количестве ее фолловеров, я успеваю выкурить две сигареты.

— Рад, что у вас все в порядке, мам. — говорю на прощанье. — Берегите себя.

И пусть мы с семьей не близки, я даю себе слово звонить им хотя бы раз в неделю, чтобы удостовериться, что с ними все хорошо.

Мои мысли снова возвращаются к ней: к потухшему взгляду и бледным губам. Ненавистное чувство беспомощности вновь отравляет кровь. Я ничем не могу ей помочь, потому что всех денег мира не хватит, чтобы залатать горечь утраты. Пожалуй, именно в такие моменты понимаешь, насколько жалки и никчемны эти бумажки, за которые ты день изо дня бьешься как проклятый.