Не измени себе

Разумнов шутил, а у Бориса на душе кошки скребли, но он не показывал виду. Переступив вслед за Константином Арефьевичем порог своей квартиры, он замер в изумлении вдоль всей стены, от пола до потолка, стояли книжные полки под красное дерево, застекленные. Правда, книги уложены не по тематике, а по их «росту». И смешно, и трогательно. Комсомольцы и в самом деле славно потрудились. Вот так шефы! Мебель оказалась в основном его же. Но была и другая, собранная по принципу; с миру по нитке, голому рубашка.

— Что ж ты на вопросы старших не отвечаешь? — сказал Разумнов.

— А ты вспомни, разве мне до того было, Константин Арефьич?

— Да известно мне кое-что про тебя… Гордый ты, никого в душу не пускаешь.

— Что из того, что пущу. Посочувствуете, на том и расстанемся.

— А знаешь ли ты о законе, что клин клином вышибается?

— Пробовал, не годится для меня этот клин, Константин Арефьич.

— И этот туда же… Вы с Вальцовым — два сапога пара.

— Как там он? — оживился Борис.

— А что ему — генерал, вся грудь в орденах, начальник главка нынче в Министерстве сельского хозяйства. О хлебе насущном заботится…

— Ай да Вальцов! Хотя бы повидать его.

— Увидишь непременно. На новоселье вот, а? Надо, брат, пообщаться. А то ведь, того и гляди, перестанем узнавать друг друга.

Обсудив все, решили созвать гостей в начале месяца в воскресенье, чтобы загодя позаботиться о продуктах — все еще не легко было с ними.

На заводе Бориса встретили радушно. Всего полгода не был, а как изменился цех. Будто света прибавилось, откуда-то зелень взялась, цветы. Обнялись с Сергеем Кирилловым. Он провел по цеху, познакомил с новичками. Людей новых появилось много. Оно и понятно. Много ребят не вернулось с фронта, а кое-кто прижился на Урале, завел там семьи…

С Любой Степановой, теперь соседкой по лестничной площадке, Борис встретился лишь дня через три и подивился происшедшей в ней перемене. Люба расцвела. Она чуть-чуть пополнела, на хорошеньком лице ее прибавилось мягкости и доброты. Они встретились по дороге домой. Разговорились. Теперь уж она не вдова. Люба закончила техникум, работала в КБ, а полгода назад вышла замуж. Муж очень дружен с ее сыном, а она — что ж она, помнит своего Николая, да разве вернешь его с войны? Уже на площадке Люба вдруг вспомнила:

— Тебе же письмо. Совсем из ума вон…

— По новому адресу?

— Да нет. Оно пришло на завод. Я увидела, решила взять, чтобы передать тебе, когда вернешься.

Люба зашла к себе и вынесла Борису конверт. Попрощалась.

Дроздов, улыбаясь, взглянул на обратный адрес. Письмо было от Дениса Чулкова. Умеет же человек пропадать на годы. С Денисом Чулковым Борис встретился впервые в октябре сорок первого, и потом этот человек много раз исчезал из жизни Дроздова и возникал вновь. Последнее письмо от него было в сорок пятом, с Забайкальского фронта, где Денис крушил японских самураев.

Дроздов оторвал наконец край конверта. Двойной лист из школьной тетради был плотно исписан округлым почерком с наклоном влево. Читал Борис здесь же, на лестничной площадке. И чем больше углублялся в чтение, тем тревожней становилось его лицо. Этот двадцатитрехлетний, сильный и мужественный человек становился теперь, через три года после окончания войны, инвалидом: левосторонний парез — как следствие контузии. И Борис видел собственными глазами эту контузию, видел, как беда поселилась в теле шестнадцатилетнего подростка…

4

Видимо, через неделю после встречи с Женей на Казанском вокзале Дроздова, как члена парткома, срочно вызвал директор. Завод эвакуировался в Челябинск. К демонтажу оборудования директор приказал приступать немедленно.

Приказ выполнили, быстро погрузились; эшелон погнали по окружной на север. На восток линии были забиты. Сюда и устремлялись фашистские стервятники, прорвавшись сквозь тысячествольный заслон зенитной артиллерии. Эшелон с ценным оборудованием шел на Челябинск кружным путем: через Дмитров — Кострому — Молотов. От Москвы отъехали спокойно, но где-то уже под Дмитровом на них полетели бомбы. Прямым попаданием будто отрезало несколько вагонов, и они свалились под откос. Многое из оборудования пострадало, но были и станки, слегка поврежденные, которые можно наладить, заменив узлы. Однако главный инженер завода распорядился избавиться от них.

Воспротивились решению главного инженера лишь двое: Сергей Кириллов и Борис Дроздов.

— Да этим станкам цены нет, на золото у буржуев покупали. Надо снять все годное и по узлам можно собрать добрый десяток станков, если не больше, — заявил тогда на коротком совещании Борис.

— Да кто же будет этим заниматься? Здесь же бомбят. И вообще — брось жать на эмоции, — вдруг обозлился главный. — И без того душа кровью обливается. Война же, черт подери! Прикажешь поджидать вас, пока управитесь?

Борис поднялся с места.

— Я берусь за эту работу. Дайте только в помощь кого-нибудь. И ждать нас незачем. Отправляйтесь в Челябинск, а мы съездим на завод, прихватим кое-что из инструмента, разберем этот завал и прикатим с вагоном — другим следом за вами. Что тут сложного?

Вмешался Кириллов:

— Если разрешите, я останусь с Дроздовым.