Не измени себе

В 1947 году Борис Дроздов был направлен в командировку Министерством станкостроения с группой специалистов-станкостроителей в Восточную Германию. Официально значилось: для обмена опытом, а если точнее — надо было помочь немцам наладить производство. С удивлением Борис тогда узнал, что группой руководит… Павел Порфирьевич Зыков. Вот так сюрприз! За войну они виделись лишь однажды, в начале сорок второго. Борис тогда только что возвратился из Челябинска на свой завод, пустой, гулкий от мороза, и по заданию директора ездил по смежным предприятиям, в поисках, чем бы «разжиться».

Надо было поднимать завод, а многое из его оборудования осталось в Челябинске, где не прекращалось производство на нужды фронта. Павел Зыков тогда тоже возвратился из эвакуации. На его заводе они и встретились. Павел Зыков работал мастером, ему Борис и предъявил ходатайство наркомата.

Борис знал, что у Павла подрастает сын, что перед войной он получил квартиру. Сразу после женитьбы Павла Борис заходил к ним несколько раз в гости. Но разговора как-то не получалось. Жена Павла подкалывала Бориса его холостяковством, набивалась познакомить с подругой. Супруги были озабочены устройством быта. Борису расхотелось бывать у них…

И вот теперь Павел Зыков, хотя и временно, стал начальником Бориса. На этот раз Павел произвел на него приятное впечатление своей простотой, заботливостью о товарищах. Ехали они в мягком вагоне, с музыкой и горячим чаем. Их самыми первыми кормили в вагоне-ресторане. И когда приехали на место, Павел позаботился, чтобы все были хорошо устроены. Правда, проявились там и его коммерческие наклонности, особенно после того, как из двадцати пяти человек их оставили вшестером для длительной работы. Павел стал специалистом по части где и что достать за марки, которыми на редкость щедро оплачивался их труд.

— Да уймись ты, бога ради, — на правах старого товарища сказал как-то Павлу Борис.

— А что такого? Свое заработанное можем тратить на что угодно.

— Мы же не тряпичники. Неловко же… будто кроме магазинов нет ничего другого интересного.

С той поры Зыков почти перестал разговаривать с Борисом.

Но вот настал день отъезда из Германии. Их группу пригласили в Советское представительство. А за два часа до официальной встречи за Борисом прислал машину ответственный работник представительства Алексей Георгиевич Смирнов. Во время войны Смирнов работал одним из секретарей райкома, принимал Бориса в партию и выдавал билет.

Встретил Смирнов Бориса без церемоний, будто они были старыми товарищами. Сразу же сообщил, что в Москве его ждет однокомнатная квартира на Большой Калужской улице.

— Может, у вас есть планы?.. Я говорю о женитьбе… — с улыбкой осведомился Смирнов. — Могу договориться с Москвой. Вам дали бы и большую площадь.

Борис смутился, — Не знаю, что и сказать… Некогда было о семье подумать, работал… Какие уж там женщины!

Борис хмуро оглядел плотную фигуру Алексея Георгиевича. Человек свой, рабочий. Интересно, зачем он пригласил его к себе?

— Вы не удивляйтесь моей осведомленности, Борис Андреич, — сказал он. — Уж так случилось — все у меня на столе скапливалось: и заявления ваши об отправке на фронт, и наградные листы. Так что — все я о вас знаю. И хочу, чтобы вы были со мной откровенны.

Борис вспомнил теперь уже далекий сорок третий год, как вручали ему тогда орден Ленина за быстрое восстановление завода после возвращения из Челябинска. Даже неловко было перед главным инженером или главным технологом, которые получили ордена Боевого Красного Знамени. Не обошлось и без шуток. Главный энергетик, грозно нахмурившись, спросил:

— Признавайся, к Калинину ходил?

Борис обомлел от этих слов. Он действительно ходил однажды на прием к Калинину — требовать отправки его на фронт, после извещения о гибели его старшего брата. Прежние заявления Бориса успеха не имели: от него просто отмахивались — молчи и делай свое дело, в тылу ты нужнее. К Калинину его, разумеется, не пустили. Один из секретарей, созвонившись с парткомом завода и узнав, что Дроздов — специалист по наладке станков, которому нет равных на предприятии, отослал заявление, походившее больше на жалобу, в райком партии с просьбой разъяснить члену партии Дроздову, как важен и нужен его труд для обороны страны.

Вот это «мягкое внушение» и сделал Борису Алексей Георгиевич Смирнов.

— Да нет, мужики, не за этим я ходил к Калинину, честно! — начал отнекиваться Борис на слова главного энергетика.

— Да шутим мы, чудак-человек. Как ребенок, ей-богу! — замахал на него руками энергетик.

Вспомнив сейчас обо всем этом, Дроздов вдруг рассмеялся. Смирнов удивленно взглянул на него: ничего смешного он вроде бы не говорил…

— Я вспоминал, как разыграли меня на заводе, когда мне орден Ленина вручали…

— Это уже без меня было. В сорок третьем я ушел на фронт, — задумчиво постучал Алексей Георгиевич дужками очков о стол.

— Видал! А меня стыдили ни за что ни про что…

— Ты не равняй людей… Я уже тогда свободно владел немецким. — И вдруг круто изменил разговор. — Поди, гадаете, Борис Андреич, зачем позвал?