Не ее дочь

Я отошла подальше от бассейна и жестом показала Райану, что иду в дом. Он поднял вверх большой палец – мол, не спустит глаз с детей, – и я оказалась в его спальне, она была ближе всего к кухне. Меня поразило, насколько комната уютна. Темно-синее пуховое одеяло (почему одинокие мужчины всегда выбирают темно-синее постельное белье?), книги на столике у кровати, груда одежды, валяющаяся у двери.

– Прости. Я у друга. Так лучше?

Я села на край кровати. Это был вспененный матрас с эффектом памяти, и я утонула в нем, тело расслабилось в мягкой перине, мне захотелось забыться сном на год.

– Да, так лучше. Так вот, как всегда по воскресеньям я встал, сварил кофе, прочитал газету, и тут зазвонил телефон. Разве я не говорил, что неспроста не избавился от стационарного телефона? Разве не уверял, что однажды она позвонит?

– Да, папа. Продолжай, пожалуйста.

– Ладно. Так вот, я подошел к телефону и сказал «алло», а услышал сбившееся дыхание и сразу понял, понял, Сара, что это она, и она ко мне вернется.

– Помедленнее, папа. Она еще не вернулась.

– И тут она говорит: «Роджер?» А голос как у ангела, я чуть сразу не расплакался. Но все-таки сдержался. Я не заплакал, Сара. Постарался успокоиться и ответил: «Элейн? Это ты?» А она засмеялась. Ты помнишь ее смех? Боже, о таком смехе можно романы писать. А потом она спросила, мол, неужели я ждал звонка от кого-то другого? Она еще не растеряла чувство юмора, отдаю ей должное.

От его доверчивости и легкомысленной радости у меня внутри все сжалось. Это ведь та женщина, которая нас бросила, которая двадцать четыре часа в сутки и семь дней в неделю заставляла нас ходить вокруг нее на цыпочках. Но все это забыто из-за какого-то смеха? У меня просто голова шла кругом.

– И что дальше?

– Мы проговорили целый час.

– И?

– Что «и»?

Я повернула голову к детскому бассейну. Эмма плескалась с Чарли, а Райан оживленно им что-то говорил.

– А ты не спросил, где ее носило все эти годы?

– Я… В общем, нет. Не спросил.

– Ты шутишь, да? Ты даже не спросил, где она была? Просто позволил ей соскочить с крючка, как будто она не была худшей на свете матерью?

Он чем-то загрохотал. Чем больше отец нервничал, тем более неуклюжим становился. Раньше эта особенность казалась мне милой, а сейчас выглядела жалкой, как и он сам.

– Ну, я знаю, что она живет в Боулдере.

– А как же иначе? Не в Голливуде же. Она так и не стала знаменитой актрисой?

– Это некрасиво, Сара. Ты знаешь, как жесток Голливуд.

– Вообще-то не знаю. Зато знаю, каким жестоким было мое детство, – прошипела я. – А ты-то это помнишь или все выветрилось из памяти, потому что через двадцать пять лет она наконец-то решила набрать чертов номер?

– Ты всегда была к ней так сурова, Сара. Попытайся понять. И она… она спрашивала о тебе. Она хочет тебя увидеть.

Я отодвинула телефон от уха, словно отец кричал во всю глотку. Попыталась успокоиться, напомнила себе, что виноват не отец, виновата она. И услышала, как он зовет меня по имени.

– Я здесь.

– Ты слышала, что я только что сказал? Она хочет тебя видеть.

– Зачем? Почему сейчас? Что ей нужно?

– А почему ей обязательно должно быть что-то нужно, Сара? Она хочет увидеться с дочерью. Мне кажется, этого вполне достаточно.

– Ну ничего себе! Даже не знаю. Может, потому, что у меня успешный бизнес, а ей понадобились деньги? С чего иначе женщина, которая нас бросила, вновь врывается в нашу жизнь? Она сказала, что хочет увидеться с тобой?

Его дыхание стало тяжелым и медленным.

– Нет. Не совсем. Она…

– Не смей ее защищать. Не вздумай. А сейчас мне пора.

Трясущимися пальцами я нажала на отбой и попыталась успокоиться. Это нелепо. Двадцать пять лет, и ей вдруг приспичило со мной встретиться? Прошла целая жизнь. Которую уже не воротишь. Это же тюремный срок за убийство! Самое смешное, что я соврала, будто ее разыскиваю, а теперь она захотела со мной встретиться.

Я снова вышла наружу и подставила лицо солнцу.

– Все хорошо? – спросил Райан.

Я внимательно посмотрела на него. Он был полной противоположностью Итана, но внезапно мне захотелось оказаться в чьих-то объятьях, чтобы меня утешили и сказали, что все будет хорошо. Мне уже надоело быть в бегах.

– Это был мой отец. Ему вдруг ни с того ни с сего позвонила моя мать.

– Они разведены?

Эмма и Чарли играли с трансформерами. Когда Чарли погружал свою игрушку в воду, Эмма вытаскивала свою.

– Что-что? – Я посмотрела на него и покачала головой. – Нет. Она сбежала, когда мне было восемь. И за двадцать пять лет я ни слова от нее не слышала.

Я ждала непременного «Сочувствую, это, наверное, так тяжело».

– Так, значит, тебе тридцать три. Почти старушка.

Я посмотрела на него и засмеялась.

– Серьезно? Из моих слов ты заключил только это?

– Ну, по крайней мере, я умею быстро считать, верно? И да, твоя мама, похоже, любит только себя. Или просто сука. Выпить хочешь?

При слове «сука» Эмма повернула голову к Чарли, а потом стрельнула глазами в мою сторону.

– Он сказал…

– Ничего страшного, Эмма. Он не хотел ругаться.

Я улыбнулась Райану. После Итана это была первая искренняя улыбка, адресованная мужчине.