Не демонтировать!

Внутри оказался толстый скоросшиватель, штабель золотых брусков и переплетенный в кожу томик «Принца и нищего». На книге лежала записка, написанная моею же собственной рукой. Она гласила:

«Дорогой я,

Давай напишем проживем следующий том.

Ты сам».

Жанетт присвистнула и проговорила:

– Ух ты, значит, он не шутил?

– Не похоже, – отвечал я и вдруг понял, зачем ему понадобилась эта вечеринка; он решил махнуться с кем-нибудь, только сперва хотел выбрать, с кем именно. Приз выпал на мою долю. Мне не очень понравился этот наглый тон: дескать, знаю, что возражать не будешь… Но, наверно, он просто привык брать все, что хочет. Я сделал в уме заметку – не попасться бы в такую же ловушку.

– Ну и как? Решил остаться?

Я взял один из золотых брусков и взвесил его в руке. На поверхности значилось «1000 граммов», но на вес он казался тяжелее. Я подумал о своей жизни дома, о том, что мне иногда хотелось что-нибудь изменить в ней. И вот идеальнейшая возможность.

– Не знаю, – сказал я. – Возможно. Посмотрим…

– Ну что же, между нами говоря, я не в претензии, – отвечала она.

– О?

– Твое второе эго по временам бывает полным ничтожеством.

Тут я даже слегка рассердился. В конце концов, она критикует меня же самого. А потом понял, что с моей стороны это глупо. Наша жизнь разделилась полтора десятилетия назад – достаточно давно для того, чтобы мы сделались совершенно разными людьми. Я сам по себе, он – тоже. Но в своем доме явно держится тираном.

Ну что ж, теперь на румпеле моя рука, хотя бы на время. Протянув ей золотой брусок, я проговорил:

– Значит, тебе не нравится одежда горничной. Бери. Сходи приоденься.

Следующие несколько дней мы с Жанетт провели как детишки, оставшиеся дома без родителей: исследовали те части дома, где она не бывала, брали из гаража машины, катались по городу, а по ночам наблюдали за звездами с крыши – из обсерватории.

Стоя позади нее, я как раз показывал ей летний Треугольник. Поглядев на небо в направлении моей вытянутой руки, она игриво спросила:

– А ты скажешь своей жене, с кем это ты здесь проводил время?

– Безусловно, – отвечал я. – Мы полностью откровенны друг с другом.

– Совсем-совсем?

– Абсолютно. Я могу сказать ей, что спал с тобой, и это ее ничуть не возмутит.

Она обернулась под моей указующей рукой. Нос ее очутился, наверное, в дюйме от моего, и она спросила:

– А ты действительно намереваешься рассказать ей это?

До сих пор я подтрунивал над нею, но, услышав серьезные нотки, отвечал в том же тоне:

– Не знаю. А надо ли?

– Ну, это зависит от тебя.

Остаток ночи мы разглядывали звезды уже в другом положении. Я ощущал легкое чувство вины; легкое – потому что супружество наше действительно не было строгим; вину же чувствовал лишь потому, что впервые пользовался подобной возможностью. Мне и не нужно было. Соня обнаруживала куда большую наклонность к приключениям и сама частенько приводила домой кого-нибудь третьего, чтобы я мог попробовать остренького.

Я подумал, кому лучше: ей со мною-миллиардером или мне с его служанкой. А потом подумал, что неплохо бы позвонить и выспросить, однако переговоры между измерениями обходятся едва ли не дороже, чем само перемещение…

И тут я обругал себя идиотом. Нашел, о чем тревожиться. Или я не миллиардер?

Чтобы связаться, пришлось потратить известное время, необходимое для проверок, задуманных в основном для того, чтобы мальчишки не разорили родителей, обзванивая альтернативных подружек в разных мирах. Когда я сумел убедить телефонную компанию в том, что и в самом деле намерен оплатить разговор, меня соединили и я услышал гудок своего домашнего аппарата.

Дзинь.

– Алло?

– Соня?

Пауза.

– Майкл?

– Он самый.

– О, привет. (Я услышал шорох.) Ты оттуда?

– Ага. – Я старался, чтобы голос мой звучал уверенно, словно бы мне не привыкать к подобным звонкам. Ее голос тоже казался вполне спокойным.

– Ну и как тебе там?

– Роскошествую, – признался я. – Решил проверить, что и тебе не худо.

Она рассмеялась, а потом взвизгнула.

– Можешь считать, что так.

Невольно представилось, как я щекочу ее во время разговора, мне случалось так поступать. Я постарался забыть про ревность. В конце концов, у меня есть Жанетт.

Впрочем, не время было сообщать об этом Соне.

– Значит, у тебя все в порядке? – спросил я.

И после еще более долгой паузы услышал:

– Может быть, и лучше, чем просто в порядке.

– Что ты хочешь этим сказать?

– То, что он действительно очень добр ко мне.

– А я с тобой не добр?

В голосе ее проступило легкое раздражение.

– Конечно же, добр. Но он не придирается ко мне, как ты.

– О чем ты? – проговорил я. – Я ведь тоже не пилю тебя… или я ошибаюсь?

– Майкл, когда ты в последний раз говорил мне, что я не ставлю туфли на место?

– Разве это придирка?’

– Да. Еще ты вечно пристаешь, чтобы, выходя, я не забывала надеть пальто, и твердишь, чтобы я не захлопывала на замок дверцы в машине, не проверив, где ключ…

– Я же напоминаю тебе об этом лишь потому, что если я не скажу, ты непременно об этом забудешь.

– Ну и что? Ключи мои… черт побери, и машина тоже!