Не буди девочку! До утра...

Тем временем Юрочка продолжал орудовать ножиком. А отца Авеля после ухода Василия одолело уныние. Он хотел позвать за своим давним оппонентом, но вспомнил: старец Савва преставился ещё до Покрова.

«Опередил-таки!»

Каким-то непостижимым образом углядев, как поскучнел лицом подопечный, келейник отбросил куколь и с видом доктора, прописывающего снадобье, изрёк:

— Халва-а-а!

Этот десерт стал в последнее время главным гастрономическим утешением больного, но на этот раз он попытался одолеть соблазн, а потому выдохнув: «Погоди!», снова впал в задумчивость. Тщетно! Мысли разбегались. Так что спустя короткое время Юрочкин подрясник был замечен у «Триады». А спустя полчаса в келье шумел электрочайник.

— О чём в деревне толкуют? — спросил отец Авель, испив первую чашку вприкуску с лакомством.

— Соломка помилат!

Чашка старца со стуком вернулась на блюдце.

— С чего бы ей? Молодая ещё… — И шлёпнув ладошкой о столешницу:-Бабьи домыслы!

— Малинка не влёт!

— А «Другое Место»? Как к этому относиться?

— Малинка не влёт, потому цто лот заластёт!

Руки старца взлетели в воздух, а потом улеглись на груди крест-накрест.

Вечером того же дня этот неразлучный тандем занял не привычное место поближе к алтарю, а передислоцировался поближе выходу, что монастырскими насельниками было воспринято неоднозначно. Ещё больше вопросов, впрочем, неозвученных, вызвал поспешный уход после службы и преследование пары женских юбок, которые оказались менее проворными, чем немецкое изделие. И как результат: они сравнялись уже за воротами.

— Батюшка! — замахала Маринка-Хэппи, сменившая красную панаму в белый горох на шапку-ушанку. — А говорят, что вы уже вслед за отцом Саввой…

Здесь её пожилая спутница, а это была Анфиса Павловна, дёрнула за рукав:

— Да полно трясти-то![13]

— Да ничего-ничего! — вступился за девушку отец Авель. — Устами младенца глаголет истина!

— И то правда! — согласилась старица.

Дальнейший путь они проделали вчетвером, и всё это время монашеские уши были настроены как самые чуткие локаторы. Но чем дальше удалялись они от обители, тем более мрачнел бывший настоятель лицом. И было от чего.

Вернувшись после этой прогулки в келью, он велел поставить чайник. А напившись чаю с остатками халвы, снова погрузился в сон. Пробудился он в сумерках.

— Юрочка!

Послушник не откликнулся. Позвать на помощь братьев? Но в братском корпусе ни души: все на послушаниях. Он попытался шевельнуть ступнями. Тщетно. Чудо оказалось одноразовым.

— Господи, помоги!

Но Господь молчал. И тогда отец Авель заплакал. От обиды на Бога.

Он не слышал, как отворилась дверь и обернулся на голос:

— Юлоцка знат!

Отец Авель отер влагу с щёк.

— Поедем!

Юрочка повиновался. А следовало бы воспротивиться. Потому как на дворе завьюжина закрутила, снегу навалила, дороги перемела. Нет, не располагала погода к прогулкам. А тут ещё немецкое качество подвело.

— Не фулычит! — констатировал послушник после очередной попытки завести коляску. Да, после того злополучного падения с обрыва коляска стала его подводить. Слава Богу, что участковый, проведя дознание, в том несчастном случае не усмотрел состава преступления. И то правда: кому потребовалось бы покушаться на жизнь пенсионера? Скорее всего он сам сплоховал, не поставив транспорт на тормоз. Вот и сверзился. А теперь и вовсе лишился средства передвижения.

У старика от бессилья снова потекли слёзы.

«Это слёзный дар у меня открылся! Все старцы плакали и тем очищались». Послушник, расценив это по-своему, схватил подопечного в охапку.

— Поосторожнее! — вскричал тот. — Косточки от твоих лап трещат! — И то правда. За последнее время Юрочка налился силой. Натренировался на парализованном. Да и ел теперь досыта. Бывшему настоятелю полагалось усиленное питание. Но у того аппетит отсутствовал. Вот послушнику и перепадало.

— Пошли! — последовала команда. Они двинулись, и ни одна живая душа не остановила это шествие. Некому было.

Очень скоро отец Авель почувствовал, как студёный воздух заключил его в крепкие объятия. Только у самой шеи было тепло: туда дышал Юрочка.

Они миновали монастырский двор и оказались перед воротами. Чтобы открыть запоры, келейнику пришлось положить ношу на снег. Отец Авель только охнул и зажмурился.

«Нужно быть прозрачным! Нужно отождествить себя не с плотным телом, а с Духом. Или хотя бы с его частью».

А на Монастырской хозяйничал ветер-сиверко. Подрясник послушника замотался вокруг ног. Юрочка споткнулся и… растянулся в сугробе.

Некоторое время они барахтались в снегу. Здесь бы образумиться — повернуть назад, но у старика не оставалось сил подать знак. Носильщик же не догадывался, а только бубнил:

— Юлоцка зна-а-т!

Но, видимо, смилостивилась над послушником Богородица и дала дурачку видение иконы Семистрельной. На неё он и шагнул, оказавшись в итоге перед воротами. Здесь хватило ума не класть ношу на снег, а бить ногами в калитку. Не будь у молодого хозяина тонкого слуха, так бы и остались страдальцы по ту сторону, но расслышал Васёк, а может статься, ожидал. Только свершилось второе чудо — отворились ворота.