Называется Жизнь (социологический роман)-Вторая Часть Дилогии

— Это здорово. Вот ты, Тело, сейчас встанешь, выглянешь в окно и скажешь: "Боже, жизнь прекрасна! Нельзя, нельзя было так расслабляться, как ты все эти годы. На Бога надейся, а сам не плошай! — не зря говорит народная мудрость. И это о Боге речь, а если о людях, если эти люди даже муж и дочь?… Надейся, надейся на них, а сам не плошай. Сплошаешь, будешь расплачиваться. И это именно то, что с тобой происходит: расплачиваешься за расслабленность, за то, что построила свою жизнь на надеждах на кого-то и сплошала. Слабость — это не для нас. Так что давай, вставай и берись за себя, Тело, а то уже вскоре смотреть на тебя будет противно. Да и Душе уже надоело одной быть. Ее жизнь уже превратилось в витание в облаках. А она хочет реальной работы, работы! Ясно тебе, Тело? Не нашим ли самым любимым было стихотворение о том, что "душа обязана трудиться, и день и ночь, и день и ночь". Она, конечно, может трудиться и без тебя. Но это неполноценный труд для нее. Душа, конечно, может жить самостоятельной жизнью…

— Вот именно, что может. Вот только что я унеслась туда. Я снова погрузилась в то далекое время моего взлета, полноты моей жизни…

— Ну, согласись, Душа, что все твои полеты без Тела…

— Да, конечно, конечно… Я сама все время призываю Тело к тому, чтобы оно встряхнулось и призвало меня. Моя жизнь без Тела — тоже не совсем полноценна, хотя каждому известно, что Тело проявляет лишь очень незначительную долю моей работы. Масштаб моей работы значительно превосходит то, что являет обо мне Тело. Но это, однако, нисколько не умаляет моего стремления к единению с Телом, к гармонии с ним. И я буду рада, если мы снова объединимся, и ты, Мысль, можешь нам очень помочь в этом.

— Так я об этом и говорю. Я обращаюсь к Телу: давай, давай, бери себя в руки и хватит тут хандру демонстрировать. А то, если Душа разболеется, тебе еще хуже будет…

— Да-да, Мысль! Ты права! Ты права. Хватит хандрить. Нужно взяться за себя и вернуться к себе. Ты молодец, ты молодец, Мысль моя. Ты всегда меня выручала!

— А я, что ли, тебя не выручала? Разве не благодаря моей молодости ты всегда держалась в форме?

— Ну, Душа, уж позволь не согласиться. Ты путаешь причины со следствием. Это я, Тело, и она, Мысль, способствовали твоей неугасаемой молодости. Ну разве ты была бы молодой, если бы меня заботили всю жизнь только материальные, карьерные и чисто физиологические стороны жизни! Конечно же, нет. Ты была бы сейчас, может, еще старше меня. Сколько можно видеть молодых Тел со старыми Душами? Посмотри вокруг. Я же, наоборот, всегда холила и нежила твою молодость. И Мысль мне очень в этом помогала. Она разрабатывала программы нашего не старения, и твоего, и моего. Мы вели здоровый образ жизни, мы всегда были в творческом поиске, мы творили и сами поклонялись творениям других. Мы создавали красоту и уют вокруг себя, мы изучали мир. Независимо от возраста и материальных возможностей предпочтение отдавалось удовлетворению твоих, Душа, потребностей… Мы бегали, как студенты, на любимые мероприятия, дающие тебе почву для работы, и у тебя не было ни минуты для застоя, ты трудилась всегда, Душа моя. А вспомни о нашем любимом театре на Таганке! Вспомни, он был, может, любимым потому, что всегда недоступен. Вспомни ликование, когда обретали лишний билетик. Мы культивировали в себе радости от подобных событий, чтобы хранить свою молодость. Мы были счастливы самим фактом приобретения билетика, потому что этот билетик, билетик в театр — всегда счастливый. А помнишь тот вечер, когда нам достался билетик на пьесу "На дне" М. Горького?! Конечно, нам казалось, что это не лучший вариант спектакля на Таганке. Все же пьеса эта нам в школе порядком надоела. К тому же режиссер был там не тот, кто создал театр, не Ю. Любимов, а А. Эфрос. Но мы были рады и этому, потому что… Таганка! Таганка — значит, там что-то будет, что не оставит равнодушной, даст тебе, именно тебе, Душа, работу.

— Да-да, я помню. Да мне и не нужно вспоминать. Я сейчас вознесусь туда… Вот я уже там, на этом спектакле. Я уже там, дорогие мои Тело и Мысль. Я там! О, это… это что-то потрясающее! Да, именно потрясающее. Особенно щемит, пронзает в самую глубину сцена монолога Сатина. В прежних интерпретациях общеизвестный монолог в устах исполнителей звучал, как лозунг: громко и пафосно, настолько, что ничего уже не затрагивало. А тут… а тут… Иван Бортник… Да, гениальный Иван Бортник! Он сидит на какой-то кушетке и шепотом… шепотом, понимаете?… Шепотом, протяжно, как молитву во славу Человека, произносит: "Человек — свободен… он за все платит сам: за веру, за неверие, за любовь, за ум — человек за все платит сам, и потому он свободен!.. Человек — вот правда!.. Человек — это звучит Гордо!.. Человек — выше сытости".