Называется Жизнь (социологический роман)-Вторая Часть Дилогии

— А Аркадий оказался говном. Мы стали хорошо жить из-за моих заработков. Я думала, что наконец теперь, когда он уже не занят поголовно работой, когда он вообще не занят, мы хоть поездим по миру. Ему уже было 65, но ведь мне еще только пятьдесят было. Я захотела наконец пожить. И вдруг я обнаружила, что ничего в нем не изменилось, потому что он ни к чему не имеет в жизни интереса, кроме как к тому, чтобы его окружали люди, которые хотят его слушать и обожать. Он и здесь нашел многих своих бывших клиентов. Ну, там, в СССР, они считались преступниками, спекулянтами, дельцами, и даже кое-кто отсидел срок за решеткой за делишки. А здесь многие из них применили свои бизнес-таланты, обзавелись разными бизнесами, платят налоги — это все, что от них требуется. Они кайфуют от того, что их бизнес — честный, что они могут богатеть настолько, насколько им позволяет их талант развернуться. И им не нужно прятаться от ОБХСС. Многие из них нашли друг друга. Устроили свой "бомонд". Ой, Инга, это не передать. Когда они собираются, главное — убить друг друга новинкой побогаче: машины, бриллианты, бассейны с фонтанами в своем доме. Это вообще цирк, отпад, как теперь говорят. И вот, для полного счастья, для престижа для этой компании Аркашка — "свадебный генерал". И он выбрал такой имидж — свободного, богемного художника. В Одессе он был образцом элегантности, если ты помнишь. А здесь он ее сочетает с хипповостью: джинсы, свитера, свободные рубашки. Благо ему это все идет, молодит. Он еще красив вполне. Ленька, сын, ему купил пару дорогих пиджаков, брюки, костюм, две пары туфель — черные и коричневые. И он со своим утонченным вкусом все это комбинирует, и когда надо, выглядит с иголочки. Они, его бывшие клиенты, его обожают. Он им рассказывает всякие истории из своей адвокатской практики, и они слушают разинув рот. Кроме того, он все же от нечего делать "взял" английский, который ему нужен прежде всего для того, чтобы в этих тусовках "свою образованность показать" и в области американской жизни, ведь как же ему не бросить между прочим: "Вчера в "Вашингтон Пост" я прочитал…" Но главное, в чем он, конечно, молодец — этого не отнимешь: он изучает здешнее законодательство об эмиграции, о бракоразводном регулировании, о судебных коллизиях в связи с авариями, наследством. Он изучил, какие есть в Нью-Йорке юристы, сколько они берут и какие услуги оказывают. Он всех знает поименно, знает телефоны… Конечно, работать юристом он здесь никогда бы не смог, для этого нужно иметь американский университетский диплом и шесть лет учебы позади… А куда ему, в его годы… Но он все же своим "клиентам" помогает, подсказывает, к какому юристу обратиться, какие вопросы подготовить, короче, он ориентирует.

— Он бы мог открыть свое агентство какое-нибудь для подобных консультаций, — вставила Инга.

— О чем ты говоришь, Инга! В том-то и вся трагедия, что мог бы. Но для этого нужно много работать, нужно постоянно держать бизнес на контроле, нужно всегда быть привязанным к этому делу. Это титанический труд день и ночь. А зачем ему? Он ничего не хочет в этой жизни, кроме себя самого. Когда-то в молодости он натрудился, быстро взлетел из-за своего таланта. Он уже не может жить без поклонения. Пусть оно здесь и опереточное, пусть построенное на песке, пусть это игра… Но его это устраивает. Но противно то, что он и ко мне стал относиться, как к человеку второго сорта, за что я его и отделила от себя.

— А как это? — спросила взволновано Инга.

— А так. Он меня как бы не замечал. И хотя я все же выстроила свою карьеру ценой огромных усилий, он продолжает себя считать великим юристом, а меня стал обзывать продавщицей. Он так нагулялся в молодости, что его уже можно, как говорил Райкин, только прислонить… Но все равно, завидев симпатичную юбку, по сей день теряет рассудок. Правда, я не знаю, зачем он им, этим юбкам, нужен… Но они к нему льнули, не считаясь со мной. Даже приглашали его в гости без меня. Так нагло, так беспардонно. И я подумала: а с какой стати?! Со мной он — с пустым "хлебальником" (по-Высоцкому, ведь свои вставные челюсти он ночью в стаканчике в ванной оставляет) и с пустым более важным для меня местом… А где-то там — хвост трубой. А он меня еще и унижает, именно как женщину. И все потому, что он не привык думать обо мне как о женщине. Вообще для многих мужчин жена перестает быть женщиной в их восприятии… И твой случай именно это и подтверждает.

Инга опустила голову, ощутив невыносимую боль в душе. Ей стало неприятно, что Рита упомянула ее драму, которая отличалась от драмы Риты так же, как сама Рита отличалась от нее, и она уже пожалела, что рассказала ей о все о себе. Рита хоть и тонкий, образованный человек, добрый и душевный, но есть в ней что-то от той простоты, "которая хуже воровства". И такой человек желанием сделать добро в своем понимании может причинить боль и вред. Ей стало неприятно и в доме, и в обществе Риты и захотелось оказаться у себя дома, наедине с собой.