Называется Жизнь (социологический роман)-Вторая Часть Дилогии

Раздался телефонный звонок. Рита, уже, очевидно, по сложившейся привычке агента по продаже, бархатным голосом произнесла:

— Hello! This is residence… (Здравствуйте! Это дом…) — Ее сладкое выражение лица сменилось на тревожное.

— Алло, алло! Что случилось, Леня? Что?! Через двадцать − двадцать пять минут? Ну ты даешь, сынка. Мог бы хоть заранее предупредить… О'кей. Ну давай.

Рита положила трубку и тут же возбужденно обратилась к Инге:

— Это мой умалишенный сынок. Он сейчас объявится. Хотя, если он сказал — через двадцать − двадцать пять минут, это может быть и через час. Я его знаю. Но вся суть в том, что теперь я не могу выйти из дома, потому что он может нагрянуть, кстати, и раньше. Он счастливый человек у нас: на часы редко поглядывает. Живет "на глазок". Я вообще не представляю, как его на работе держат. Вот будешь иметь честь с ним познакомиться. Наверняка что-то случилось. Иначе о маме бы не вспомнил. Весь в папашку. Они и дружат очень поэтому. Что ж, прогулку придется отложить на неопределенное время, потому что мой сынка непредсказуем. Так, я сейчас сварю свежий кофеек, и мы еще посидим поокаем.

Минут через двадцать раздался дверной звонок, и Рита сказала иронично:

— Это мое сокровище явилось, на сей раз, как никогда, точно. Извини, Инга, я должна переключиться.

— Рита, о чем ты говоришь, какие извинения могут быть. Я все же пойду погуляю, — сказала Инга, встав со стола вместе с Ритой.

— Как тебе удобней, Инга, но можешь быть с нами, — сказала Рита, помчавшись к двери.

Она отворила дверь, и в комнату вошел молодой, красивый брюнет. Он был в джинсах и в белой куртке из водоотталкивающей ткани, на которой блестели капли влаги.

— Это что, дождь на улице? — спросила Рита, обняв и поцеловав сына.

— Да, буквально только что начался ливень, — ответил он с выражением неловкости на лице, очевидно, обусловленной тем, что не ожидал застать маму не одну дома.

— Сынка, знакомься, это моя одесская приятельница с далекой юности, — сказала Рита.

Он тут же протянул Инге руку.

— Леонид, очень приятно, — сказал он, не зная что дальше говорить.

— Инга Сергеевна, мне тоже очень приятно, — сказала Инга.

— Ой, как странно слышать имя и отчество. Мы здесь уже отвыкли. Здесь все без отчеств, — он засмеялся. — Вы, наверное, только приехали оттуда.

— Ну, я не только уехала оттуда, но это неважно. Можете называть меня просто Ингой, если угодно, — с улыбкой дружелюбно ответила Инга, почувствовав какую-то жалость к нему, так как нельзя было не заметить, что за веселостью он скрывает встревоженность и волнение.

— Ну что, пройдемте в кухню, там свежий кофе, — сказала Рита тоном учительницы. Инга не могла не заметить, что за те мгновенья, которые сын был у нее дома, Рита преобразилась в совершенно другого человека — встревоженного, нерадостного и колючего.

— Я вас оставлю пока. Вы пообщайтесь. А когда решите все мировые проблемы, — сказала Инга с улыбкой, — вы мне дадите знать, и я с удовольствием с вами пообщаюсь. Жаль, что пошел дождь. Я хотела прогуляться. Но это неважно. Я пройду к себе наверх.

— Сейчас, одну минутку, Инга, — сказала Рита и открыла один из подвесных кухонных шкафчиков, внутри которого на полках вместо посуды находилась небольшая библиотечка. — Не удивляйся, Инга, — сказала Рита, — здесь у меня мои настольные книжки. — Рита рассмеялась. — А где же еще быть настольным книжкам, если не в кухне. Видишь — вот Чехов, вот Пушкин, "Мастер и Маргарита" Булгакова. А вот… — Рита вытащила и протянула небольшую книжку в белой мягкой обложке. На верхней части первой страницы обложки написано: Эммануил Штейн. "Литературно-шахматные коллизии: от Набокова и Таля до Солженицына и Фишера"

— Хорошая, идея, Рита. Спасибо.

Инга взяла книгу и пошла в свою комнату. Она включила прикроватную лампу, сняла туфли, прилегла на кровать и начала листать книжку. Она остановилась на очерке "Русская поэтесса Ольга Капабланка", где перед ней предстал образ удивительной женщины, которая скрасила "последний период жизни знаменитого Капабланки; она же проводила в последний путь героя Америки, славного адмирала Ж.Кларка. Штейн отмечает, что Ольга Капабланка всю жизнь писала стихи, некоторые из ее сборника, изданного в Буэнос-Айресе, автор цитирует.

Я узнала, как чудно сладка

На губах острота поцелуя.

А распелась в саду тишина,

Рассветились на небе дороги,

И, в росистом восторге влажна,

Укусила трава мои ноги…

"Такие стихи, наверное, могла написать не любая женщина, а из тех, кого относят к нежным, женственным натурам", — подумала Инга, найдя этому подтверждение в приведенном Штейном описании внешности Ольги Капабланки, взятом им из романа А.Котова "Белые и Черные": "…Пышная прическа светлых волос, огромные голубые глаза, выразительные черты красивого лица. Черное панбархатное платье, закрытое спереди, обтягивало ее стройную фигуру. Сзади платье имело глубокий вырез, открывая ровную, красивую спину… Мадам Ольга Чегодаева… Ольга — русская княгиня".