Называется Жизнь (социологический роман)-Вторая Часть Дилогии

— А термиты — болезнь дома, — продолжал тем временем Борис, — это вообще. А ведь я где-то в Интернете прочитал, что ущерб, наносимый термитами жилому фонду в США, превышает убытки от пожаров, смерчей и ураганов вместе взятых. Если вовремя не уследить, когда они завелись в доме, они могут привести дом к полному разрушению. Ну Марго, ты молодец. Давайте поприветствуем это оригинальное произведение, — заключил Борис, громко захлопав. Комната разразилась овациями.

— Рита, — снова включилась Аня, размахивая рукой, чтобы все умолкли и вняли ее словам. — Рита, ну, рассказ твой грустный. Давай нам пару экспромтов, чтобы поднять настроение перед пением.

— Ну, пожалуйста, ну пожалуйста, Рита, — подхватили все.

— Ладно, так и быть, — кокетливо улыбалась Рита. — Вы не графолюбы, а людоеды. Вам все мало. Ну ладно, так и быть, давайте тему.

— А просто о погоде.

— О'кей, сказала Рита.

У природы нет плохой погоды,

На погоду нечего пенять.

Нужно лишь в любое время года

Правильно одежду подбирать.

— Ура, Рита — наш гений! — захлопали все дружно.

— Ну что, мало вам? — сказала счастливая Рита. — Ну ладно, на бис еще одно. Кто предложит?

— Дружба! — крикнул еще один представитель молодежи — худощавый студент, высокий, в искусственно дырявых джинсах и необъятного размера свитере, с торчащими, как гребень у петуха, волосами неопределенного цвета.

— О'кей, Герман, — сказала Рита.

Что такое дружба — то вопрос непраздный,

И ответить даже не могу я сразу.

Но я знаю точно: счастья мне не знать,

Если б, не дай боже, друга потерять.

— На этом все, — не дожидаясь реакции, громко зазвонила в колокол Рита. — Теперь, достопочтенный Емельян Федорович, пожалуйста, — с поклоном обратилась она к старейшине их клуба.

— Емельян Федорович — рафинированный интеллигент, — пояснял Грегори Инге. — Сам доктор наук. Эмигрировал лет двадцать назад. Подрабатывал в разных университетах, но позицию полного профессора так и не получил. Он еще где-то подрабатывал консультантом в фирмах. В общем-то, материально у него все нормально. В наш клуб пришел десять лет назад, когда в один год и овдовел, и вышел на пенсию. Очень интересный человек.

— Друзья мои, — сказал Емельян Федорович. — У нас сегодня иногородняя гостья. Давайте ее попросим нам что-нибудь рассказать или почитать. Инга, пожалуйста.

— Да, правда, Инга! — подхватила Рита. — Мы тут все друг друга знаем. А ты только нас слушаешь, а нам ничего не даришь. Это несправедливо. Насчет приема в члены клуба, тут правильно говорили. — Рита расхохоталась. — Но даже чтобы вступить в кандидаты, ты должна нам хоть что-то продемонстрировать. Ну, расскажи хоть что-нибудь из своей биографии. Или что-то зарифмованное. Ведь все этим грешат понемногу, о чем-нибудь и как-нибудь. Наверное, и у тебя что-то есть.

Инга, смущенно улыбаясь, вышла к столу, сопровождаемая восторженными взглядами "графолюбов".

— Спасибо, конечно, за внимание. Я даже не знаю… Ну, конечно, ты права, Рита.

Рита одарила Ингу улыбкой признательности за "ты".

— Конечно, я иногда рифмую. И я вам прочитаю одно стихотворение. И замечу, что вы — первые, с кем я делюсь этим. Никому никогда я не читала свои так называемые поэтические сочинительства. Я даже не называю это стихами. Просто рифмованные мысли. Инга прочитала небольшое, почти автобиографическое стихотворение, которое родилось еще в начале ее творческого пути в России. Она просто выполняла свой долг перед этой доброжелательной к ней публикой и, прочитав, быстро вернулась на свое место, посокльку ее не волновала реакция слушателей. Но как здесь было принято, восторженные отзывы послышались со всех сторон и продолжались бы долго, если б не Федор Емельянович.

— Ну, а теперь я? Так, кажется, Марго? — обратился он к Рите?.

— Ну конечно, уже все сгорают от нетерпения, Емельян Федорович.

— Меня покорило ваше стихотворение, — сказал Грегори Инге, еще больше придвинувшись к ней. — Знаете, в нем очень глубокий смысл. Жаль, что я завтра улетаю. Я бы хотел с вами пообщаться.

Инга молча одарила его ласковым взглядом.

— Итак, внимание, — между тем, повысив голос, сказал Емельян Федорович, как учитель в школе, призвав Ингу с Грегори обратить на него внимание. — Итак, первое стихотворение сатирическое и называется оно по образу и подобию первой фразы известной песни Высоцкого. "Ой, Вань! Ой, Мань! Ой, Лиз! Ой, Пьер, Ой, Джон! Ой, Кет! И так далее". Емельян Федорович оглядел публику, дабы увидеть ее реакцию на столь неожиданный жанр в его творчестве. Удовлетворившись аплодисментами и любопытными взглядами, он начал читать, как оратор перед социально-активной толпой.

"В заоблачную высь взлетев,

Полет они не ощутили,

Слиянье душ, слиянье тел,

Поскольку не отождествили.

Зачем все, право, усложнять,

Зачем к высокому стремиться,

На секс все чувства променять -

Без чувств-то проще обходиться.

И наступают каждый день,

Взрывоопасны, как заряды,

Все части обнаженных тел

С экранов, клипов и с эстрады.

Глаза стеклянны и пусты,

Опустошены, мертвы лица.

Тела воинственно наглы,

Ничем им не остепениться.

Не видно следа в них души,

Игра инстинктов извращенных,