Увидев искаженное смертью окровавленное лицо, студент охнул и схватился за сердце:
— Да разве тут ее узнаешь? В таком виде. Глаза закрыты. Лицо в отеках и крови. Если бы даже она была у нас пациенткой, не признал бы я ее точно. Чую, скоро Потрошитель и за мной придет.
— Ну ты же не женщина и в роддоме не лежал. Гена, соберись! — мне хотелось взять его за шкирку и встряхнуть, как котёнка, который день с ночью попутал.
— Насколько я уже понял, в списке его жертв и мужчины уже есть, — мрачно добавил тот.
— А ты не так глуп, как кажешься, — одобрительно кивнул я. — Не бойся, Геннадий, Найдем мы всех Потрошителей, Гусевых и Березовых вместе взятых. И будешь опять спокойно проходить практику в своем роддоме.
— Не знаю… — тихо пробормотал Берг. — Смогу ли я после всего, что случилось, вернуться туда.
— Верь мне, Гена.
— А меня вы завтра точно заберете?
— Точно…
Я поднялся на нужный этаж тихой неприметной панельки и остановился возле двери конспиративной квартиры. Прислушался, огляделся. Постучал условным стуком — три коротких, два длинных. Через минуту щелкнул замок, и на пороге появилась могучая фигура в тельняшке.
— Привет, Григорич, — сказал Березов и поспешил закрыть за мной дверь.
— Как устроился? — спросил я и прошел в единственную комнату с наглухо задернутыми шторами.
— С божьей помощью, — хмыкнул вояка. — Ну, и с твоей, конечно.— Спасибо за ключик от наручников. Не буду говорить, где я его прятал, когда в камере сидел. Но на квартире у адвоката, как и договаривались, крышку сливного бачка сдвинул, чтобы не поняли, откуда ноги растут.
— Отлично, — кивнул я. — Все так и считают, что ключ ты в туалете нашел. И думают, что такси тебе сообщник вызвал.
— Да, там машина так удачно подвернулась. Пассажира ждала. Я заскочил и прикинулся тем самым пассажиром. Правда, потом пришлось зайцем проехать. Да ничего, таксопарк не обеднеет. Доскочил до Набережной, а там переулками в город вернулся. Запутал след.
— Я тут тебе сухпай принес, — протянул я Березову авоську с завернутыми в газету продуктами (колбаса, сыр, хлеб, макароны, тушенка).
— Спасибо, я уже в магазин сходил.
— Какого хрена, Саня? — зыркнул я на него. — Ты в розыске. Город на ушах, а ты по улицам шастаешь? Я же тебе сказал — из дома не выходить!
— Виноват, начальник.
— Не называй меня так.
— Но ты ведь меня потом один хер посадишь.
— Ты дал слово офицера, — кивнул я. — Когда все закончится, вернешься в камеру.
Березов не дрогнул и не сводил с меня взгляда..
— И ты мне веришь?
— У меня просто нет выбора. Мы должны выманить Потрошителя. Это для меня важнее, чем убийство адвоката и Дицони. И потом… Я разбираюсь в людях. Возможно, ты первый преступник в моей жизни, которому я верю.
— Странный ты, Андрей… Рассуждаешь так, будто сто лет прожил.
Он показательно оглядел меня с ног до головы. Мы сели на диван возле журнального столика, на котором стояла сковородка с жареной дымящейся картошкой — не успела остыть во время нашего короткого разговора — проверки статуса кво на прочность. На изрезанной почти до дыр деревянной разделочной доске белели ломтики сала с розовой прослойкой. Рядом примостились два граненых стакана и бутылка водки.
— Выпьешь, Андрей? — спросил вояка, похоже, он меня ждал.
Я на секунду задумался. Рабочий день в разгаре, но голова уже пухнет от ребусов с Потрошителем. Гад умен и явно затеял со мной игру в кошки-мышки. Можно маленько и выпить. Невелик проступок будет. Особенно после того, как я устроил побег преступнику, подозреваемому в двух убийствах.
Березов разлил водку. Стаканы жалобно звякнули, когда о них стукнулось горлышко бутылки.
— За то, чтобы поймать гада, — выдал Березов тост, и мы чокнулись.
Картошечка с золотистой корочкой захрустела на зубах. Добрая закуска, советская.
— Как ты понял, что это не я убил всех этих девок? — пробубнил Березов с набитым ртом.
— Характер ножевых отличается, — я уплетал картошку за обе щеки, в последнее время часто забывал про еду, только сейчас понял, как проголодался. — У Дицони и адвоката два четких смертельных удара в сердце. По-военному. Р-раз и труп. Как говорится, без шума и пыли. И разрезы на животе. А у девушек — ран столько, будто маньяк кромсал и наслаждался. Дегенерат. Или, как сказала бы Света — психопат.
— Какая Света? — нахмурился Березов, не сильно, впрочем, отвлекаясь от собственной тарелки.
— Не важно, — я продолжил. — У меня давно еще закралась мысль, что мотивы убийств разные. Соответственно, не один это человек делал. Убийства мужчин — напоминают месть. А убийства женщин — из извращенных побуждений. Ты скрывал предсмертную записку дочери, был в гостинице «Россия» в день убийства Дицони, адвокат оказался твоим недругом. Все указывало на тебя.
— Я поэтому и не сознавался, когда ты меня взял, — кивнул Березов. — Думал, все на меня повешаешь. И девушек тоже.
Я кивнул, спорить было нечего.
— Я понял, что ты подражатель. Ты начал имитировать Потрошителя.
— Да, — кивнул вояка. — Иначе вы бы меня быстро сцапали. А так всех за нос поводить успел. Если бы не ты, местные бы так и не разобрались.