Назад в СССР 7

— Ясно… Давай тогда так сделаем. Я поговорю с ним. Пусть он пока начальнику угро отпуск даст. Скажу, что, мол, пока вся эта заварушка и пока я с вами, мне сподручнее с тобой работать. Контакт у нас с тобой налажен, самый что ни на есть рабочий и эффективный. Тебя временно на его место поставим. И мне хорошо, и ты себя покажешь. А то, что образование расти не позволяет — это тебе на уши лапшу вешают. Ты же на земле, а не в Главке заседаешь.

— Ого, — выдохнул Сергей. — Ты и правда можешь попросить начальника меня старшим поставить? Временно?

— Почему нет?

— И он тебя послушает?

— Что-то мне подсказывает, что да. Я с ним тоже контакт наладил. Правда, немного другим путем. Не мирными переговорами.

— Спасибо, Андрюха… И Михалыч тебе спасибо скажет. Может, наконец на пенсию его отпустят без ярлыка, что слабак и не выдержал.

— Ну, постоянку я тебе не обещаю. Ты хотя бы на временной должности себя покажи. А Михалыч точно в обиде не будет?

— Нет, конечно. Он спит и видит, как пчел разводить станет. Даже книжки по пчеловодству читает и всех уже в отделе замордовал с вопросами, где можно ульи сколотить, чтобы дешево и сердито.

Что же, если так, то это всем хорошо. Как там говорила молодежь в моей прошлой жизни — ситуация вин-вин.

Зазвонил телефон. Я поднял трубку, уже готовясь сказать, что это не отдел кадров.

— Слушаю, Петров.

— Андрей, — знакомый мелодичный женский голос вдруг согрел душу.

— Света, привет! — разулыбался я. — Как жизнь семейная? Ты если что, смотри, с декретом повремени пока, — невольно вырвалась фраза на грани колкости. — У нас тут небольшой аврал. Твои знания нам пригодятся.

— А кто тебе сказал, что я в декрет собираюсь?

— А что, разве нет? Свадьба, дети… Обычное дело.

— Пока не думала.

Я с облегчением выдохнул:

— Ты снимки получила? Погодин должен был привезти.

— Да, он как раз рядом, привет тебе передает. Вот сидим, разглядываем кровавые художества маньяка.

— Опять двадцать пять, — цокнул я языком. — Почему сразу маньяка? Я уже Никите Егоровичу высказывал свое мнение, что, возможно, мотив не несет в себе маниакальный подтекст. Не каждое многоэпизодное убийство — дело рук маньяков.

— А вот этот как раз не такой, — загадочно проговорила Света.

— Ну-ка… — я вдавил трубку в ухо и даже рот чуть приоткрыл, чтобы лучше слышать. — Рассказывай. Что там у тебя по психотипу убийцы?

— Очень интересный случай, — продолжала Света нагнетать интригу. — Эти порезы на животе у всех жертв…

— Ну?

— Они напоминают разрезы кесарева сечения.

— Ты хочешь сказать, что жертвы были беременны? Нет. Это исключено. Экспертизы же проводились. Да и у мужиков такие же раны. У Дицони и у Слободчука — местного адвоката. При чем тут беременность?

Света включила учительницу, это она умеет, но я не против был сейчас побыть школьником, лишь бы для дела польза была. К тому же, к такой училке я бы с удовольствием на уроки ходил и даже бы не сбегал с пацанами с горки на портфеле кататься.

— Это некий знак, отметка, — продолжала Света. — Символизирует акт извлечения новой жизни.

— Да, но кесарево сечение не приводит к летальному исходу. А тут у нас все трупы.

— Это так. Пока на ум приходит только одно. Убийца проецирует некие события, скорее, из своего прошлого, которые являются для него травмирующими. Воспроизводит их постоянно, благодаря чему проживает их еще раз.

— Зачем? Чтобы снова испытать боль?

— Именно… Он получает выброс гормонов. Это как наркотик. Ему хочется вновь почувствовать подобные ощущения.

— А зачем убивать-то?

— А ты думаешь, кто-то позволил бы делать на себе кесарево добровольно? Без анестезии?

— Ну, да… Похоже на правду, — я задумчиво потер гладковыбритый подбородок. — Хочешь сказать, что все-таки маньяк.

— Еще, — продолжала Света, — я называю таких людей охотниками за властью. Их мотивирует и будоражит сам факт власти над беспомощной жертвой. Болезненное эго, ущемлённое когда-то в детстве, реабилитируется за счет боли других.

— Так. Есть мысли, что за изверг мог такое сотворить?

— Ищите обычного человека. Все дело в том, что, скорее всего, он с детства осознавал свое отличие от окружающих и учился максимально убедительно «маскироваться», адаптироваться к нормам социального поведения и морали, хотя для него самого они пустой звук. Но понял, что без этого сложно выжить.

— А поконкретнее? Кого искать?

Вахрамеев притих, вслушиваясь в наш разговор.

— Убийцей может быть, например, какой-нибудь хирург, — продолжала Света. — На операционном столе которого когда-то умерла пациентка, и он испытал что-то новое. Говорят, у каждого врача есть свое маленькое кладбище.

— Отлично, Светик! Есть зацепка! — от радости я даже привстал. — Спасибо! Все… Будем работать. Пока, целую! — последнее слово вырвалось нечаянно.

Вот, блин, чертовы оговорки по Фрейду! Просто уж очень я обрадовался её теории — сам бы точно такие выводы не сделал.

— Пока, Андрей, целую, — неожиданно выдала в ответ Света и положила трубку.

Глава 12

— Это с кем ты разговаривал сейчас? — хитро прищурился Вахрамеев.

— Наша сотрудница, специалист в области психологии, — отмахнулся я и отвел взгляд в сторону.