Назад в СССР 7

— Пока сам не знаю… Но мне понадобятся силы вашего уголовного розыска. Нужно будет отработать всех потерпевших и установить, что общего у них у всех. Круг общения, общие знакомые. Чтобы понять мотив и по какому принципу преступник выбирает жертву. Мы знаем только примету, а вот с мотивацией провал. Уверен, что потрошитель будет убивать и дальше.

— Потрошитель? — Караваев поправил съехавшие очки и сглотнул. — Это так его уже называют?

— Это пока я один так говорю… Отправьте ко мне начальника уголовного розыска для получения задач. Пусть еще раз проверят по месту жительства и работы всех жертв с учетом вновь открывшихся обстоятельств. Артур Дицони, кстати, тоже был убит похожим способом.

Я говорил все решительнее — мне вообще хотелось бы, чтобы всё здешнее начальство прониклось моим взглядом на серьезность ситуации. Караваев сглотнул. Очки у него все же слетели, не удержал. Брякнулись об стол роговой оправой.

— Как — похожим? — покачнулся в кресле подполковник. — Этого только нам не хватало…

— А что вы так переживаете? — я сверлил взглядом начальника милиции. — Разве именно это имеет значение? Вы же особо не заморачивались его персоной. Говорили, что не обязаны помнить каждого дебошира. Так?

— Каюсь, Андрей Григорьевич, слукавил, — пробормотал Караваев. — Мне тогда из Министерства, из Москвы позвонили, когда мы этого цыгана задержали.

— Опять будете петь мне про дебош в ресторане «Меридиан»?

— Да нет, — отрешенно махнул рукой подполковник. — Что уж теперь. Расскажу, как было. Чтобы вам, в свете новых обстоятельств, сподручнее расследовать… Заявление одна девчушка на цыгана написала. Дескать, изнасиловал он ее. В дежурной части приняли, но регистрировать пока не стали.

Караваев сел обратно за стол и вообще как-то успокоился, только за ручку из письменного прибора схватился крепко.

— Сами понимаете, что статья только по заявлению возбуждается, а потерпевшие порой потом мнение свое меняют — дело обычное. А бывает, и оговаривают специально. Чтобы жениться заставить парня, или просто чтобы обиду выместить. Как, например, когда проститутке не заплатили, или просто насолить и отмстить хотят. Тем более, побоев на девушке не было. Решили мы сначала проверить сами, что к чему. Нашли этого цыгана в гостинице, сюда привезли, а он давай нас стращать, что, мол, в Москве за ним люди стоят весомые, и что если его сейчас не отпустим, то с работы слетим и из партии всех исключат. Мы посмеялись, конечно. Уж больно ярко жестикулировал, преувеличенно все как-то. Скоморох — он и есть скоморох. А он все равно хорохорится. Начал корочками какими-то театральными махать. Глянули мы в его грамоту, а там он артистом Большого театра значится. Представляете наше удивление? Вот тут-то мы и присели. Большой — это уже не хухры-мухры. Не наша самодеятельность с трубами медными, из колхозов набранная. В то заведение и правда люди значимые ходят.

Подполковника, конечно, интересовало не чистое искусство. Но статус означал и предполагаемое окружение, и не только богемное, тут он был прав. Да и на деле так оно и было. Караваев плеснул себе воды из стеклянного графина и продолжил:

— В общем, подумал я и решил дать тому хлыщу звонок в Москву сделать, который он так от нас требовал, чуть ли не с пеной у рта. Не знаю, кого он там набрал, да только минут через двадцать нам куратор московский из МВД позвонил и в трубку плевался, что, дескать, совсем мы в Зеленоярске охренели и бессмертными стали, что таких людей по клеткам распихиваем. Я отбрехаться попробовал, говорю, что подследственность прокурорская, мол, товарищ генерал. По материалу следователь не наш работать будет, а, как известно, прокуратуре мы не указ вовсе. Так он кричать начал, что если мы вопрос не решим, то лично приедет с меня погоны снимать. Хорошо, что мы не зарегистрировали то заявление. Вызвал я девчушку к себе. Так и так, говорю, родная, понимаешь, что на непростого человека ты поклеп начала. Оно тебе надо? Если дело возбудим, он все равно спрыгнет — и еще тебя виноватой сделают. А у нас городок маленький. Слухи поползут, позору не оберешься. Сама, мол, решай, но жизнь твоя разделится на “до” и “после”, считая от этого заявления. Ну, что я, как есть, так и сказал. Поплакала оно немного, я ее чаем травяным отпоил. Подумала. И говорит, что доверяла этому ублюдку, мол, даже полюбила. Целую историю рассказала. Пел он ей в уши песни сладкие, что в Москву с собой заберет. Цветочки дарил, по бережку гуляли. И все ручонки к ней под платьишко просунуть пытался и даже разок пощечину получил, когда они в номере гостиницы у него вино выпивали. Только после пощечины обозлился цыганенок. Орать давай, что не зря же он на такую дуру тратился и в ресторан водил. Схватил ее и на кровать повалил. Та не кричала и не отбивалась. Говорит, что стыдно было людей звать. А потом в милицию пришла. Впрочем, — вздохнул Караваев, — это только для нее история была какой-то необыкновенной.

Я только кивнул. Таких заявлений, с побоями и без, правдивых и нет, мы видели много. Долго говорить об этом не имело смысла.