Навстречу солнцу

… Уже начало светать. Покой наплывал синим светом ламп. Покой шел от заглушаемого добротной изоляцией перестука колёс. И я засыпаю, тотчас убегая во сне, как от конвоя, от красных точек у нацеленных в лицо камер–стволов… Но… ведь это люди Кейсуке Табата снимают фильм о нашей поездке, и мешать им нельзя… Вечером, перед постелью, я, — устав за долгий день от их съёмок, — сказал ему: — Не надо, Кейсуке… Это никому не нужно — все: это пустое мельтешение… Не надо… Бога ради!

— Надо! — После недолгой паузы ответил он. — Это нужно! Это стоит дороже всех самых красивых и важных эпизодов с кем угодно!… Главное же — вовсе не мы смотрим на вас:… Это Япония всматривается в ваше лицо. Ей необходимо увидеть его своими глазами! —

Занятно! Но ведь те же самые слова услыхал я совсем в другом месте и вовсе не «от японца с фресок», как назвал для себя этого удивительного человека. Услыхал от шведки — дочери моего лагерного друга Магнуса Стерка, которого вечность назад несколькими «порциями» своей крови вытащил из мёртвых. Осенью 1942 года он умирал на Безымянке. Моя кровь, кусочки полугнилой рыбы, ломтики хлеба от моей пайки, — это всё, чем я мог спасти его. В то время я один способен был помочь выжить лишь одному человеку. Только! И вот, на конгрессе по строительству на Севере, ко мне подошла пожилая женщина, посмотрела в глаза, дотронулась до моей руки:

— Я Марта—Мария… Вы не можете меня знать… Не вспоминайте. Но вы были другом моего отца… Магнуса… — И заплакала беззвучно… Успокоившись, сказала: — Понимаете, я уверенна, что вы — это вы. Я очень долго искала вас. И было бы страшно, если, вдруг, это… не вы, Додин… Но это вы, вы! Отец вернулся к нам в 1956 году. Он понимал, что вам в вашей истерзанной большевиками стране тяжко… И если вы еще живы, — нет, нет, — отец убеждён был, что вы живы! Потому искал вас повсюду… Вы рассказывали ему, что у вас родные в США где–то, так он и там, в Америке, вас искал… И вот, не дожил до сегодняшнего счастливого дня ровно шести месяцев… Больно… Обидно… Но я дожила увидеть Вас! Дожила!

… Это — к вам… как будто, Додин–сан… Додин–сан! Она — будто бы к вам… — Я просыпаюсь, только–только заснув… — Ясуо трясёт меня за плечо. — Додин–сан! Это она к вам, возможно… — Кто? — Какая–то женщина, Додин–сан. — … Окончательно проснувшись, слышу тоненький женский голос… Но в вагоне только мужчины. Откуда женщина?… — Додин–сан! — повторяет Ясуо. — Додин–сан! Она к вам! Женщина требует, чтобы её пропустили к вам. Но её имени нет в Программе… Она говорит, что знает вас! Но начальник охраны… У него инструкции!…

Я быстро накинул кимоно, вышел в холл вагона…

Маленькая, и, видно, пожилая женщина около офицера конвоя умоляюще и просительно смотрит на меня. В глазах слёзы. Руки у горла…

— Простите! Но… меня зовут Матуе Матсуо…

— Матсуо?!… Вы?!…

— Да! Я — жена… Нет… Нет… Я вдова Ясунори Матсуо, вашего лагерного друга… Он не дожил до этой счастливой минуты… Он не дожил одиннадцати месяцев!… Додин–сан. — Она заплакала навзрыд, со стоном, задыхаясь… — Он искал вас сорок лет! Он ездил вас искать и в Братск, и в Москву!… Сорок лет он искал вас, Додин–сан! Сорок лет!… А вот теперь нашла вас я…

И я искал его, моего сердечного друга Ясунори… Как искал сотни других исчезнувших… Пропавших без вести… Я и сейчас их ищу — людей, которых ждут. До сегодня! Несмотря ни на что ждут!… И буду их искать! И помнить буду до смерти своей имена их — детей человеческих из Швеции, Швейцарии, Великобритании, Эстонии, Латвии, Чехии, США… Имена детей всех народов и конфессий, пропавших без вести… И «пусть отсохнут наши правые руки», если мы позволим себе подлость копаться в пропавших, отбирая их по крови или по вере!… «Пусть отсохнут!«…

… От Шин Ивакуни, где появилась Матсуо–тян, и до платформы в Нагасаки, к которой в 9.00 утра подошел наш поезд, все мы — все до единого, кто были моими попутчиками в «Правительственном» двойнике нашего «Спального экспресса» — собрались в салоне, и слушали подругу моего покойного товарища, «имевшую» что мне, да и всем им, рассказать…

… Цветы! Стена цветов! Платформа, истекающая цветами…

… Толпа встречавших раздвинулась, пропуская вперёд среднего роста коренастого человека:

— Приветствую вас на земле города, вот уже более полутораста лет гостеприимно встречающего друзей со всего света! Но если бы даже он никого никогда и ни за что не принимал — вас, дорогой Додин–сан, он принимает как самого верного друга всего нашего народа!' -

… Он протянул мне руку… Поклонился… И вдруг опустился на колени и произнёс глухо и печально:

— Не перед вами, смертный вы человек, и не сам я преклоняю свою седую голову, но народ Японии отдаёт честь и любовь бессмертной памяти Матери вашей…

Он поднялся… Невероятный шум площади умолк… Он обнял меня… И вокруг тишина взорвалась…

— Познакомьтесь, Додан–сан, — тихо произнёс Ясуо Найто. — Познакомьтесь: мэр Нагасаки: господин Хитоши Мотошима…