Навстречу солнцу

… А старик не отпускал, — ломал, тем самым, все пересоздаваемые заново программы моего визита. Я‑то состояние его понимал! Он, как чудом оказавшуюся в руках у него дорогую фотографию, «держал» перед собою меня живым отражением, или даже воплощением, своего давно потерянного сына. Это для меня было невыносимо: я ведь тоже «носил» в себе изображение Соошио Кобаяси. Только ещё более трагическое, или, чего там, куда как более страшное, чем виртуальным зрением мог видеть сына его отец. Во всех наших с ним долгих беседах он — нет–нет — не заставлял, но очень корректно просил меня ещё и ещё раз «напомнить» ему отдельные эпизоды, — даже самые, казалось бы, незначительные, — таёжной жизни сына. Он так же дотошно интересовался каждым человеком, вошедшим когда–то в соприкосновение с Соошио, пусть даже было это кратеньким эпизодом, в принципе, ничего не означавшим. Он расспрашивал об их судьбе, об их семьях, о их работе, — работе кормящей, и как кормит она. О достатке семьи… Особенно интересовался он жизнью жен и детей. Не совсем понятен был его этот пытливый интерес. Только позднее дошло: ему необходимо знать состояние дел людей, породнившихся с его сыном самим фактом наказуемого режимом Сталина участия их в судьбах преследуемых властями японцев. С его сыном, никакой возможности не имевшим тогда хоть чем–то отблагодарить мужественных и бескорыстных, но бедных людей.

Мне остаётся сказать: за своего сына, и за умершего у себя, в Японии, его друга это сделал отец Соошио Хироси. Сделал широко и щедро, счастливо развернув судьбы многих моих друзей, товарищей и просто знакомых мне таёжников. Тех даже, кто только знал о беглецах, но не удосужился, или не догадался им помочь, но не предал… Главное, не предал…

Я узнал об этом, посетив в 1993 году свою Удерею, хотя кое–что стало известно мне сразу по возвращении, в Иерусалиме. Дней за пять перед отлётом домой, в конце ноября, снова навестил моего старика. Тогда–то он и сказал: — Я хочу её видеть, Додин–сан.

— Да увидите, — какие ваши годы!

… За полтора месяца, что провёл я в Японии осенью 1991 года, со–но–идасо Ивасаки–сан принимал меня множество раз. Общение с этим удивительно цельным, безусловно суровым, но добрым ко мне человеком даром не прошло: я полюбил его. И теперь шуткой пытался уберечь себя от чреватой сердечной болью взволнованности предстоявшим расставанием. Видно же было: его почтенный возраст не вселял больших надежд на новую встречу, пусть даже очень скорую.

— Какие мои годы, говорите?… Годы мои, дорогой мой мальчик, вот уже сто третьи… — Ни тени стариковского кокетства не почувствовал в словах его. Только трагическую грусть человека, пережившего любимых…

— Теперь нужно достойно завершить: неудавшуюся судьбу…

И это у него–то, у Первого Самурая Хирохито, не удалась судьба? — подумал я.

— Для меня — это увидеть вашу Нину… — И тогда уже уйти…

Нину увидел и, как любимую дочь, принял он в декабре того же года. О трёхнедельном пребывании нашем в его домах, а потом в местах его жизни на Островах, которые мы с Ниной и с ним, прощавшимся с его миром, тогда объехали, рассказывать не буду. Это -как вслух читать интимный дневник. Останавливались только в апартаментах «досточтимой Ониши–тян» — покойной супруги со–но–идасо Ивасаки Кобаяси. А ведь они — эти уголки их тихих домов–дворцов, плавающих в лазоревых туманах парков и лесов Утренней Японии — они Святилищами были все 36 лет с того дня, когда явившийся в их токийский Дом друг Соошио — Ямамото сообщил им о смерти их сына, и сердце Ониши не вынесло…

До нашего с Ниной посещения их уголки те были с того часа неприкасаемыми. Тогда мы и услыхали: «Они — твоё, Нина, наследие. Твоё законное и непременное место… Когда уйду я…»

Он ушел 2 марта 1993 года… Ушел, омывшись в купели Аматерасу. Одарив старых слуг. Ушел, освященный традицией предков, — вспоров движением меча живую плоть…

Но это — потом, потом…

* * *

Часть 2

… Повторяя и повторяя бесконечно имена погибших товарищей моих, звучавшие горным эхом, словно припев к Песне Ночи, досточтимый Окане–сан трубным голосом, истекающим будто из Недр Земных, сопровождал соло Накамару… И было, как флейта с гобоем, под шелест ветра в макушках чёрных сосен… А всё вместе — Божественно прекрасная Церемония Скорби, уносящая ещё живых в Мир Покоя и Тишины.;

… Непозволительно забежал вперёд!

Но на самом деле идёт всё ещё только первая неделя визита. И по блокноту оруженосца моего Ясуо Найто всего–то воскресенье, 6 октября. Проходят встречи в моей резиденции «Сакура». Потом в Муниципалитете Токио с будущим премьером Хата Тсутоми и его товарищем Хосокава Морихито. Встреча с министрами в Акасака Империал Гарден. Потом пресс–конференция со СМИ по итогам субботней встречи…