Помнишь задумчивую девочку Дебору, чуть не втрое старше тебя, прикипевшую к тебе сердцем, норовившую взять тебя за руку, руководить тобой, оберегать? Помнишь Марию–Кармен, твою ровесницу? Как вы вместе строили башню из разноцветного конструктора на полу огромной веранды в их доме? Как она не любила фотографироваться, отворачивалась. Помнишь брызжущую энергией, всегда весёлую, её толстую маму Росарию, её отца Джованни? Они полюбили тебя, наперебой угощали.
То же самоё происходило в семьях наших давних друзей – медика Рафаэля, крестьянина Паскуале, полицейского Леонардо. Нас закармливали обедами, ужинами, дарили подарки.
А помнишь Пеппино с Амалией? В то время у них жили две украинские девочки из Чернобыля, насколько я понял – детдомовки.
Не зная русского языка, жители Барлетты не могли прочесть мою повесть «Итальянская записная книжка», не видели, что являются её персонажами.
Я уже не говорю о самом доне Донато, предоставившем нам две роскошные гостевые комнаты в здании костёла, о нашем добром гении – Лючии, старосте этого, кажется, всегда пронизанного солнцем грандиозного храма. Поначалу ты почему–то дичилась, когда эта лучезарная немолодая женщина нагибалась к тебе, гладила по головке, говорила: «Чао, Бероника!»
А море?!
Донато на следующее утро после нашего приезда вручил Марине ключи от своего старого белого «фиата». На рассвете мы проезжали мимо цветущих олеандров и бугенвилей к всегда пустынному в эти часы пляжу, возле которого шумел фонтан. Струи воды ниспадали в широкую мраморную чашу, где Марина однажды заметила плавающую рыбину, а на бортике всегда грелась в лучах восходящего солнца одинокая черепаха.
Рядом росли пальмы. В их толстых чешуйчатых стволах таились неуловимые ящерки.
Добродушный старик, по–моему, с утра пораньше всегда подвыпивший, приветствовал тебя: «Чао, бамбина!», бесплатно пропускал нас через турникет, и мы лицом к лицу сталкивались с морем.
Жёлтый песок пляжа был ещё прохладен, влажен от росы. Мы подходили к самой воде. Марина надувала резиновый круг в то время, пока ты скидывала платьице, туфельки и оставалась в крохотных зелёных трусиках.
Удивительно, ты не боишься моря. Я отметил это ещё в Турции. Отважно бежишь по мокрому песку к набегающей, шипящей пене.
Дай Бог, доченька, чтобы в твоей жизни и потом были такие рассветы.
Пока вы с мамой плещетесь на мелководье, я уплываю далеко вперед, тем более, здесь нет противных ограничительных буйков. Переворачиваюсь на спину, работаю руками, ногами, плыву, глядя в голубое итальянское небо.
Однажды, хорошо помню, когда это случилось – 15 июля 1999 года, я увидел стоящую над Италией призрачную утреннюю луну.
Тихо плыл и почему–то не мог оторвать от неё глаз.
Вдруг луна сдвинулась с места, быстро переместилась влево на 8–10 своих диаметров. Я подумал, что это не она движется, а меня движет течение. Именно в этот момент луна, словно поддразнивая, плавно отлетела далеко вправо. Потом стала уменьшаться, уходить в глубину неба, пока не превратилась в сверкающую, как бриллиант, точку. Исчезла.
Стремглав я поплыл к берегу, по которому ехал на лошади какой–то всадник в широкополой шляпе.
Оказалось, ни Марина, ни ты ничего не заметили, не смотрели вверх, потому что бродили по колено в воде, собирали ракушки.
Позже я узнал, что в тот день никакой луны над Италией вообще не было! Было так называемоё новолуние.
Кто–нибудь спросит: «Что ты хочешь этим сказать? Что видел неопознанный летающий объект? Корабль космических пришельцев?» Не знаю. Но что видел, то видел.
Солнце начало припекать. Мы стали было собираться домой, как я хватился брошенной невдалеке от воды палки.
Марина вспомнила, что всадник в ковбойской шляпе вроде бы соскакивал с лошади. Возможно, решил, что палку выкинуло море.
Вот ведь что бывает, когда отвлекаешься на космические чудеса. Хорошая была палка, кавказская, с серебряным узором. На другой день купили в хозяйственном супермаркете другую.
…А помнишь, как ездили вместе с Росарией и Марией–Кармен в чудесный приморский городок Трани, как вы, девчонки, кружились там на карусели в золочёной карете Золушки, как ты перепачкала лицо шоколадным мороженым и стала похожа на негритёнка? Как мама отмывала тебя у фонтанчика? Как мы с тобой фотографировались возле пушки времен Первой мировой войны? Как мы с тобой собирали возле храма опавшие семена неизвестных мне цветов?
Над этой безмятежной итальянской жизнью, как незаходящее солнце, стоял весёлый Донато, делавшийся неузнаваемо серьёзным, когда служил мессу в храме, причащал нас со всеми верующими.
Это счастье, что нас миновала зараза православного чванства, что мы, христиане, можем причащаться у христиан–католиков. Отец Александр часто повторял старую истину: «До Бога наши перегородки не доходят».
Сегодня ночью он мне приснился, кажется, второй или третий раз в жизни.