– Хотите есть? Можем угостить. У нас есть тушенка, рис и чай, – спросил нас Рил Гриллз.
– Я не против, – ответила я.
Есенин сделал пару шагов навстречу обрыву и что есть сил закричал:
– Как можно заниматься сексом с человеком, который не читал Бродского?!!
– Или который не умеет играть в шахматы, – подхватил Захар.
Мы пошли к нашим новым друзьям на базу в самой глубине леса и сели на широкое полено, рядом с большой зеленой палаткой. Наконец‑то мы увидели их лица при свете небольшого костра. Захар начал греть мне еду, подсовывая в огонь все новые ветки. Рил Гриллз тем временем горячо и страстно читал стихи Есенина. Мне становилось тепло от его голоса, костра и той компании, в которой мы находились.
Пока я с упоением и восхищением слушала Есенина, Захар спросил Максима:
– Что вы вообще кушаете?
– Сегодня банку персиков съели, – ответил Максим.
– Персики, ништяк. Кушать‑то хочется?
– Немного.
– Мы как сделали: сварили рис на костре, добавили тушенки.
– Я вчера два Доширака съел, – сказал Максим.
– Куриный или говяжий?
– И тот, и другой. Сначала говяжий, потом куриный.
– Что, прям выживаете как можете?
Захар протянул мне консервную банку, и я начала с огромным аппетитом уплетать рис с тушенкой. Есенин закончил декламировать стихи и уселся рядом со мной. Я почувствовала, как его рука опустилась мне на талию.
– Прочитай что‑нибудь еще, – прошу я.
Он сначала нежно, затем грубо начал кусать меня за шею. Я сидела, будто в тумане от выпитого алкоголя на почти голодный желудок и костра, так дурманящего мозг. И я не стала противиться ему. Словно душа моя в предвкушении ласки потянулась к нему. Мы пару раз быстро поцеловались в губы. Они были солеными от съеденной тушенки, купленной по самой низкой цене в магазине.
– Ну, прочитай, а, – прошу я.
– Не помню я дальше, – сказал он, целуя меня в шею.
– Ну, давай другое.
– Я пьян. Я вдрызг пьян.
– Мы пойдем спать, – вдруг сказал Максим.
Он давно заметил приставания Рил Гриллза, но только сейчас решился взять меня за руку и увести в палатку спать.
– Вы чего? Давайте еще посидим! – сказал Есенин, привставая с полена.
– Если тебе грустно от вина, значит вина недостаточно! – заключил Захар.
– Не грустно. Просто пора спать.
Мы ушли, оставив ребят одних. Только Максим разделся до трусов, послышались чьи‑то шаги.
– Ребят, ну вы серьезно спать?
Максим расстегнул край палатки и строго сказал, что нам надо спать.
– Пойдемте тогда к нам под деревья. Отсюда вас снесет ветром.
Долго думать не пришлось. Я уже надевала тапки, чтобы выскочить на улицу. Максиму пришлось снова одеваться и собирать вещи. Ваня взял нашу палатку и, не разбирая, понес ее на свою базу. Ее сдувало на ветру, и Максим придерживал ее с другого края. Я еле поспевала за ними с несколькими вещами в руках, которые не успела запихнуть в рюкзак.
Ваня обещал поставить палатку ровно, но одна ее сторона стояла на мокрой земле явно ниже. Однако это Максима уже не волновало, и он, снова раздевшись, лег в спальник и закрыл глаза.
– Ребят! – снова послышался голос Есенина. – Пойдемте завтра с десятки прыгать?
– А там берег близко?
– Метров десять, а что, плаваешь плохо?
– Ну, да, – признался Максим.
– У меня восемь лет плавания, кандидат в мастера спорта.
Рил Гриллз расстегнул палатку с другой стороны.
– Вы что, реально спать? Пошли на волны смотреть!
– Мы спать хотим, – пробурчал недовольный Максим.
Спать и правда хотелось, но я все же сунула ноги в тапки и вышла из палатки в одной лишь рубашке. Максим поплелся за мной, натянув только шорты. Было три часа ночи. Ветер усиливался, сдувая нас, маленьких человечков, с тропинки.
– Это не морской ветер! Это ветер с океана! – кричал Есенин, шедший впереди всех.
– Такой ветер ведь может быть и на море! – возразила я.
– Возможно, почему нет.