Наваждение

Хейворд постепенно закипала.

— Пендергаст есть Пендергаст. Тоже мне приятель выискался.

Д’Агоста вздохнул:

— Я все время себе напоминаю, что мы расследуем убийство его жены и для него это большой шок. Все-таки он мой друг, пусть и ведет себя странно. — Лейтенант помолчал и спросил: — А как там Констанс?

— Она под арестом, в больнице Бельвю. Я с ней разговаривала. Она утверждает, что бросила ребенка за борт.

— Причину объясняет?

— Да. Якобы младенец — воплощение зла, как и его отец.

— Господи, она и раньше мне казалась ненормальной, но чтобы до такой степени…

— А как Пендергаст воспринял новость?

— Его не поймешь. Внешне держится спокойно, словно его это не касается.

Хейворд хотелось надавить на Винсента, заставить вернуться домой, но она решила не усложнять ему жизнь.

— И еще одна новость, — сказал д’Агоста.

— Какая?

— Помнишь того типа, Блэклеттера? Бывшего босса Хелен Пендергаст в «ВНК»?

— А что с ним?

— Убит у себя дома позапрошлой ночью. Два дробовых патрона двенадцатого калибра; стреляли с близкого расстояния, вышибли ему все кишки.

— Боже мой!

— Это еще не все. Трапп, тот скользкий тип из Сарасоты. Помнишь, он тоже интересовался «Черной рамкой»? Я думал, это он у нас на хвосте, но только что услышал в новостях: его тоже застрелили, как раз вчера, примерно в то время, когда мы добывали картину. И представь — опять два дробовых патрона двенадцатого калибра.

— Есть какие-нибудь догадки?

— Когда я услышал, что Блэклеттера застрелили, думал, за этим стоит Трапп. Но теперь и он мертв.

— Скажи спасибо Пендергасту. Где он, там и все беды.

— Подожди-ка… — д’Агоста пропал секунд на двадцать. — Только что ко мне постучался Пендергаст. Говорит, очистил картину, хочет узнать мое мнение. Лора, я тебя люблю. Вечером позвоню.

И отключился.

40

Плантация Пенумбра

Лейтенант открыл дверь; в устланном роскошными коврами коридоре стоял, заложив руки за спину, Пендергаст. Он до сих пор был в клетчатой рубашке и джинсах, в которых совершал набег на пончиковую.

— Прошу прощения, Винсент, — сказал он. — Мой поступок, должно быть, показался вам верхом грубости и неуважения.

Д’Агоста не ответил.

— Возможно, вы поймете, в чем дело, если взглянете на картину. Не возражаете? — Он сделал приглашающий жест в сторону лестницы.

Д’Агоста двинулся вслед за ним через холл.

— Трапп убит, — сообщил он. — Из такого же оружия, что и Блэклеттер.

— Застрелили? — Пендергаст на миг остановился и тут же пошел дальше, только чуть медленнее.

Из открытых дверей библиотеки лился желтый свет. Картина, прикрытая плотным бархатным покрывалом, стояла в середине комнаты на мольберте.

— Встаньте перед картиной, — попросил Пендергаст. — Мне нужна ваша непредвзятая реакция.

Д’Агоста встал.

Пендергаст подошел сбоку к мольберту и сдернул покрывало.

Д’Агоста в изумлении вытаращил глаза. На картине оказался вовсе не каролинский попугай, и вообще не птица и не животное. На ней была средних лет женщина — обнаженная, худая, она лежала на больничной койке. От крошечного окошка в стене над койкой легла косая полоса света. Женщина скрестила ноги, руки лежали на груди, словно у покойницы. Под пергаментного цвета кожей проступали ребра. Женщина явно была больна, и, возможно, больна душевно. И все же исходил от нее какой-то непостижимый призыв… На маленьком столике стоял графин с водой, а у кровати лежала одежда. Черные волосы рассыпались по наволочке из грубого льна. Крашеные стены, дряблое тело, скомканные простыни, даже пылинки в воздухе — все прорисовано тщательно, выписано уверенной кистью с безжалостной четкостью — суровое, строгое и грустное зрелище. И хотя д’Агоста в живописи не разбирался, картина потрясла его до глубины души.

— Винсент, — тихонько позвал Пендергаст.

Д’Агоста провел кончиками пальцев по черной рамке картины.

— Не знаю, что и думать, — сказал он.

— Именно. — Пендергаст помедлил. — Когда я начал ее очищать, то прежде всего на свет появилось вот это. — Он показал на глаза женщины, смотрящие прямо на зрителя. — Увидев их, я понял: все наши домыслы неверны. Мне следовало дочистить ее одному; я не хотел показывать вам картину по частям, нужно было, чтоб она предстала пред вами целиком, сразу вся. Мне требовалось увидеть естественную реакцию. Потому я и выставил вас так грубо. Еще раз приношу вам извинения.

— Удивительная вещь… Но вы уверены, что это именно Одюбон?

Пендергаст показал на уголок картины: там была нечеткая подпись. Потом он показал на другой — там съежилась, словно ожидая чего-то, мышь.

— Подпись подлинная. Более того, никто, кроме Одюбона, не мог нарисовать такую мышь. Картина, я уверен, писалась с натуры — в лечебнице. Иначе и быть не может, слишком уж хорошо все подмечено.

Д’Агоста медленно кивнул.

— Я-то не сомневался, что на картине окажется каролинский попугай. А при чем тут голая женщина?

Пендергаст недоуменно развел бледные ладони, и д’Агоста увидел в его глазах разочарование. Отвернувшись от мольберта, агент сказал:

— Винсент, взгляните, пожалуйста, сюда.