Наваждение

Гость резким движением развязал пояс, и плащ распахнулся, открыв ружье с обрезанными стволами.

Трапп отпрянул. В крови у него взыграл адреналин, а время словно замерло. Как завороженный, он не мог отвести взгляда от оружия; приклад черного дерева покрывал резной орнамент.

— Постойте, — сказал он. — Погодите… не знаю, в чем дело, но можно же договориться. Я разумный человек. Скажите, в чем дело.

— Речь о моей сестре. Что вы с ней сделали?

— Ничего! Ничего, мы просто поговорили.

— Поговорили? — Эстерхази улыбнулся. — О чем?

— Да ни о чем. Ничего особенного. Вас Пендергаст послал? Я уже рассказал ему все, что знаю.

— А что вы знаете?

— Она хотела посмотреть на картину. В смысле — на «Черную рамку». Сказала, у нее есть теория.

— Теория?

— Не помню я. Правда, не помню. Это же давно было. Поверьте, пожалуйста.

— Я хочу знать про теорию.

— Да я бы рассказал, если бы помнил!

— Вы точно больше ничего не знаете?

— Клянусь, это все, что я помню, все!

— Спасибо.

С жутким грохотом один из стволов изрыгнул дым и пламя. Траппа приподняло, бросило назад и со страшной силой ударило об пол. В груди у него все отнялось, но было совершенно не больно, и на миг возникла сумасшедшая надежда, что Эстерхази промахнулся… И тут Трапп увидел свою разорванную грудь. Словно издалека он смотрел, как стрелок — какой-то слегка расплывчатый, нечеткий — подошел и встал над ним. От его очертаний отделился длинный контур стволов и повис над головой Траппа. Трапп хотел крикнуть, но вдруг почувствовал в горле странное приятное тепло… и голос у него пропал.

А потом опять раздался страшный грохот, полыхнул огонь, и больше ничего не стало.

39

Нью-Йорк

Несмотря на ранний час — четверть восьмого утра, — в отделе убийств кипела работа: там вносили в базу случившиеся ночью убийства — умышленные и непредумышленные, собирались кучками — обсудить, как идут дела с расследованиями.

Капитан Лора Хейворд составляла очередной, на редкость подробный ежемесячный отчет комиссару, которого недавно перевели из Техаса с повышением — приходилось прилагать массу усилий, чтобы ввести его в курс дел.

Дописав и сохранив документ, Лора взялась за свой остывший кофе — за отчетом она просидела больше часа. Как только Лора поставила чашку, у нее зазвонил сотовый телефон — личный, не служебный. Номер его знали только четыре человека: ее мать, сестра, семейный адвокат и Винсент д’Агоста.

Хейворд посмотрела на номер, высветившийся на дисплее аппарата. Будучи ярой поборницей дисциплины, на личные звонки в служебное время она не отвечала. Однако сейчас затворила дверь кабинета и быстро открыла крышку телефона.

— Алло?

— Лора, — раздался в трубке голос д’Агосты. — Это я.

— Винни! Все в порядке? Ты вчера не позвонил, и я немного волновалась.

— Все нормально, извини. Просто вчера… пришлось туговато.

Хейворд села за стол.

— Расскажи.

После небольшой паузы д’Агоста сказал:

— Мы нашли «Черную рамку».

— Ту самую картину?

— Да. По крайней мере, я так думаю.

Особой радости в его голосе не слышалось. Скорее раздражение.

— И где нашли?

— Не поверишь — она была замурована за стеной подвала в магазине пончиков.

— Как же вы ее добыли?

Опять пауза.

— Проломили стену.

— Проломили?

— Ага.

В голове Лоры зазвенел сигнал опасности.

— И как — прокрались туда ночью?

— Нет, вчера после обеда.

— Дальше.

— Все спланировал Пендергаст. Мы прикинулись строительными инспекторами, и он…

— Так, я передумала. Ничего не хочу знать. Давай с того места, как картина оказалась у вас.

— Из-за нее я и не смог позвонить как обычно. Когда мы выехали из Батон-Ружа, за нами шел «хвост». Получилась настоящая погоня — по полям и болотам…

— Постой, Винни! Погоди-ка. — Этого-то она и боялась! — Ты ведь обещал быть поосторожнее, не ввязываться в разные Пендергастовы авантюры!

— Лора, я помню. Я не забыл. — Д’Агоста опять помолчал. — Просто, когда почувствовал, что картина близко — совсем близко, я уже на все был готов, только бы поскорее со всем разделаться и вернуться к тебе.

Хейворд вздохнула.

— А потом что было?

— Мы их стряхнули. Вернулись в Пенумбру уже за полночь. Нашу добычу — деревянный ящик — внесли в библиотеку и поставили на стол. Пендергаст над ним так и трясся. Нет бы открыть ломом — стал возиться со всякими тоненькими проволочками, от которых и ювелир бы ослеп. Прокопались не один час. Картина, наверное, местами отсырела, потому что холст прилип к ящику, пришлось еще дольше отделять.

— Так это она, «Черная рамка»?

— Рамка-то на ней черная, точно. Но холст заплесневел и такой грязный, что ничего не разберешь. Пендергаст взял какие-то щеточки, тряпочки, кучу всяких растворителей и стал ее очищать. Меня к ней даже не подпустил. Минут через пятнадцать очистил маленький кусочек, и тогда…

— Что?

— Вдруг совсем уперся — я и понять ничего не успел, как он меня выпроводил из комнаты и дверь запер.

— То есть как?

— А вот так. И стоял я в холле. Картины так и не видел.

— Я давно говорю — у него не все дома.

— В какой-то степени — да, не спорю. В общем, часа в три ночи я послал все к черту и вырубился. Проснулся только утром. Он все еще там, трудится.