Нация как субъект конфликта

Разумеется, всем хорошо известно, что большая часть любой национальной истории — как в отношении Золотого века, так и по поводу вражьих происков — просто-напросто выдумана самими же националистами. Однако проблемой это не является: в момент подъема национальных чувств такие мелочи, как соответствие или несоответствие мифа каким-то там «фактам». Настоящие проблемы возникают потом, после «национального освобождения» — особенно если это было настоящее освобождение от власти другого народа. Очень часто выясняется, что самой желанной культурой для освободившейся нации является как раз культура тех супостатов, от владычества которых он так стремился освободиться. Те же индусы поступили довольно честно, оставив в качестве государственного языка многонациональной и многоязычной страны английский — а не попытавшись, например, возродить санскрит. У ирландцев возрождение гэльского превратилось в унылый фарс, продолжать который расхотелось ровно тогда, когда всем стало окончательно ясно, что независимость Ирландии достигнута. То же самое происходит и с культурой в целом: она начинает строиться как раз по образцам культуры «угнетателей».

Особенно интересны в этом смысле «особые случаи», типа израильского, где общий фон «национального строительства» (например, успех иврита) был фундирован немаловажным обстоятельством: люди, бежавшие «из Европы», приехали на Святую Землю для того, чтобы построить там не что иное, как Европу же, но только «маленькую Европу для евреев». Однако ведь и независимая Индия проектировалась как «Англия для индусов» (разумеется, в том понимании «Англии», которое было у индийских интеллектуалов), Ирландия — как «Англия для ирландцев», и так далее. Модель национального успеха обычно берется не из «глубин народной души» (где ее, впрочем, и не ищут), а как раз из преодолеваемой (а по сути — принимаемой в качестве образца) культуры. «Победители дракона» в глубине души мечтают сами стать драконами.

Гурт. Пролегомены к аналитике национального

Одним из главных источников проблем в изучении наций и национализма является характер ее отношений со своими обычными спутниками — такими, как свой язык, территория, культура и проч.

Если «наивное» понимание нации попросту полагает все вышеперечисленное «признаками», естественными атрибутами нации, то современный этнономинализм de facto полагает их побочными продуктами «национального активизма», нужными для достижения каких-то третьих целей (типа построения капитализма в одной, отдельно взятой стране). Мы же намерены рассматривать «национальные атрибуты» не как «неотъемлемые признаки», но и не как случайные следствия безличных процессов, но как национальные достижения, или трофеи.

Расселиться и занять собой территорию, создать национальный язык (отличающийся от других языков и единый в себе), построить национальную культуру — все это относится не к «неотъемлемым атрибутам», а именно к списку успехов. Разумеется, совсем неуспешные народы просто не выживают — поэтому народы, не имевшие никаких успехов, не оставляют следов в истории.

Однако иные из них могут настолько преуспеть в каком-то одном отношении, что позволяют себе не обращать внимания на другие. Так, всем нам хорошо известно, что некоторые народы не обладают своим особым языком, четко очерченной территорией, самобытной культурой, видимыми антропологическими различиями и так далее — и тем не менее являются именно нациями. С другой стороны, люди, принадлежащие одной нации, могут отличаться внешне, разговаривать на разных языках и так далее.

Все перечисленные выше призы и трофеи имеют лишь одну общую черту: они не могут быть приобретены быстро. Как правило, на то, чтобы расселиться по новой территории, создать национальный язык, собственную культуру и так далее, уходит жизнь нескольких поколений. Более того: живущие здесь и сейчас представители народа могут даже не осознавать, что именно с ними происходит и куда идет дело. С их точки зрения, они «просто живут», т. е. решают практические задачи по обустройству своего быта — ну или, в лучшем случае, своих детей. Ситуация, в которой они находятся, воспринимается ими как данность: «так уж получилось, что мы здесь живем», «вроде бы дела пошли на лад», «что-то идет не так» etc. Разумеется, люди влияют на глобальную ситуацию — но далеко не всегда осознают это.

Эти «длинные периоды времени», превышающие человеческую жизнь — и уж тем более человеческие представления о прошлом и будущем, — мы будем, вслед за «анналистами», называть Большим временем. В дальнейшем мы будем рассматривать «народ» как совокупность людей, конкурирующую с другими народами (другими такими же совокупностями людей) в Большом времени — т. е. как субъект конфликта, протекающего в Большом времени.