Наследник древней силы 4. Вражда

— Простите, — всхлипнула Оля, вытирая глаза платком. — Наверное, мы зря сюда приехали. Давайте уедем.

— Ладно, мы уедем, — подтвердил я. — Но вначале я должен посмотреть, что у вас в гараже.

Машину и девушек я оставил возле поста охраны, Оля взяла у дружинников ключи и отдала мне, а я отправился к гаражам, расположенным в дальней части поместья. Тут действительно находилась мини-база с множеством боксов. Заглянув в них, я нашёл «Кречеты» — аж целых тринадцать штук. Вот только все они не имели вооружения, а четыре машины и вовсе стояли без колёс и с разобранными моторами. Кроме них тут хранились шесть чёрных внедорожников с гербами Борецких на дверях.

Всё это я взял на заметку, но пока отправлять сюда людей за машинами не стал. Вряд от этой техники сейчас могло быть много прока.

Следующей целью нашего путешествия стал городской дом Ростислава. Там тоже оказалось пусто, если не считать дружинника, охраняющего въезд. Трупы, к счастью, убрали, но само здание находилось в том же состоянии, в котором мы оставили его при побеге. Многие окна были разбиты, пол — завален кусками штукатурки и обломками мебели. Запёкшаяся кровь чернела на кафеле и коврах.

Дом следовало привести в порядок, и Оля решила сделать это сразу, как только уладит все формальности с получением наследства. В будущем она планировала снова поселиться здесь, но пока возвращаться не торопилась, опасаясь новых покушений. Вероника же заявила, что будет жить со мной, ведь теперь ей, якобы, никто не указ. Она даже академию не собиралась заканчивать и считала, что мы должны пожениться в ближайшее время.

Девушки забрали вещи, и мы отправились обратно в особняк Белозёрского. Оля поехала на собственной машине — том самом спортивном седане ярко-фиолетового цвета, на котором сёстры подвезли меня в первый день нашего с ними знакомства.

Таким образом, всё воскресенье мы провели в разъездах.

В понедельник мне предстояло крайне ответственное дело — получить выкуп за пленника. Как я и предполагал, на допросах Константин Голицын ничего важного не сказал. Пытать его не стали и даже наоборот отправили в клинику, где сделали операцию по пересадке кожи — ожоги оказались слишком сильными. В общим, пришлось заботиться о человеке. Среди аристократов считалось неприемлемым плохое обращение с пленными, правда лишь в том случае, если пленный сам является боярином или князем. С простолюдинами, понятное дело, не церемонились.

Встретиться договорились в придорожной гостинице возле Вышнего Волочка — города, находящегося на границе Московского и Новгородского княжеств. Со стороны Голицыных должен был подъехать брат Константина — Алексей. Мы заранее обсудили все детали: как пройдёт встреча, кто будет оценивать состояние пленного, сколько человек будет присутствовать с каждой стороны и прочие мелочи. При переговорах двух враждующих сторон к подобным вещам относились особенно щепетильно, дабы случайно не спровоцировать новый виток конфликта.

Меня сопровождали четыре дружинника пятого ранга. Я и Константин Голицын ехали в моём «Днепре», в котором уже поменяли и стёкла, и разбитую фару, остальные — во втором внедорожнике. Алексея Голицына должны были сопровождать пятнадцать энергетиков пятого и четвёртого рангов — они якобы уравновесят мою силу. Считалось, что если на переговорах ни у одной сторон нет преимущества, риск конфликта минимален.

Константин расположился на заднем сиденье, лицо его по-прежнему было в бинтах. Я рулил. Константин всю дорогу молчал, я же не упустил возможности напомнить о том, что Голицыны своими действиями разрушают Союз и пилят сук, на котором сидят. Сказал, что если Новгород выйдет из состава Союза, то и другие княжества вскоре последуют за нами, а с развалом СРК Голицыны многое потеряют: и регулярную армию, и возможно, даже часть активов.

Константин не ответил. Он уже час сидел и молча слушал мои речи.

— Я хочу убедить наших князей не рвать отношения с центральной властью, — говорил я, — но мне будет сложно сделать это. Новгородская аристократия настроена сейчас к Москве крайне враждебно. Если бы вы не сунулись к нам, этого не произошло. Но я верю, что установить мир пока ещё возможно. Просто для этого необходимы шаги с обеих сторон.

— У вас благородные намерения, — оценил Константин.

Он больше ничего не сказал, впрочем, его мнение мало что значило. Цель моя заключалась в том, чтобы Константин передал эти слова старшим членам рода, с которыми уже можно о чём-то договариваться. И мне почему-то казалось, он так и поступит. Как бы я не относился к Голицыным, сохранить целостность Союза в эти непростые времена было важнее личных дрязг. Я искренне считал, что СРК — это не только Голицыны и что на следующих выборах канцлером могут избрать кого-то другого. Например, я. Не сказать, что мне хотелось этим заниматься, но была вероятность, что данная мне сила станет гарантом мира и спокойствия в Союзе. Впрочем, пока торопиться не стоило.