Наш Современник 2006 #1

— Примерно так я и предполагал. Сергей Петрович! А вы не допускаете, что это дело настолько засекречено, что и Немировский, и его люди тоже давали подобные подписки? Поэтому их и превратили в невидимок?

— Хм, — задумался Черепанов. — Ну, это легко проверить. Тогда они мне не дадут требуемой справки.

— А офицер, отвечавший вам по телефону, окажется подпоручиком Киже?

— Едва ли. Ведь кто-то должен отвечать на мои новые запросы. И если правду говорите вы, то получается, что каждый новый чин КГБ, общающийся со мной, будет становиться подпоручиком Киже.

— А зачем мне говорить неправду? Я что, вхожу в число подозреваемых?

Сергей Петрович мило улыбнулся.

— На данный момент вы свидетель.

— Ну, я, положим, слышал, что у вас в серьезных делах свидетели мало отличаются от подозреваемых.

— Можно сказать и так. Но ведь это все психология. Подозреваемые в таких преступлениях обычно сидят в камере предварительного заключения, а свидетели ходят на свободе. А это, поверьте, большая разница.

Звонарев задумался. Черепанов не мешал ему, по-прежнему сидя на краешке стола и слегка покачивая крепенькой ногой в сверкающем ботинке.

— Вот что, Сергей Петрович, — сказал наконец Алексей. — Я буду отвечать на ваши вопросы, когда вы возьмете в КГБ справку, что никто меня из их ведомства не допрашивал, а мне дадите другую бумагу, от военной прокуратуры, что я свободен от соблюдения условий подписки, взятой у меня неустановленными лицами.

Круглое лицо Черепанова вытянулось.

— Если вы намерены серьезно заниматься этим делом, — продолжал Звонарев, — то будьте любезны, прикройте меня от Лубянки хотя бы справками. Почему все удары должен принимать я? Знаете, какая мысль мне пришла сейчас в голову? Все мои неприятности на работе и неприятности в Литинституте, которые произошли накануне и о которых вы еще не знаете, и ваша сегодняшняя новость о загадочном исчезновении Немировского и компании — это звенья одной цепи, берущей начало с моего визита к Трубачеву и визита ко мне кагэбэшников. Я рассказал им о некоторых словах Трубачева, после чего они потребовали от меня подписку о неразглашении. Кое-что, но без протокола, я скажу и вам, чтобы и вы поняли, во что вы вместе со мной вляпались. Так вот, полковник сказал, что, по сведениям военной разведки, агентура ЦРУ все больше внедряется в КГБ. Причем он имел в виду не какие-то конкретные уровни — скажем, рядовых сотрудников, среднее звено либо руководство, — он имел в виду всех. Сверху донизу.

Сергей Петрович заморгал.

— Как вам это нравится?

— Как юрист я не должен забывать, что вы… кхм… — Черепанов откашлялся и искоса глянул на Алексея, — писатель. Может, вы сейчас сочиняете детективный роман и воображение у вас разыгралось?

— И я придумал Немировского с его людьми, которые пришли на подстанцию, и пустившего себе пулю в голову полковника, которого ждала блестящая карьера? И я вообразил, что меня, студента Литинститута, бывшего на хорошем счету, вдруг захотели исключить, а на “скорой”, при хронической нехватке медперсонала, перевели на три месяца в телефонисты? — с горечью спросил Алексей.

Сергей Петрович слез со стула.

— Трубачев погиб от выстрела в сердце. Давайте ваши сигареты, — потребовал он.

— Что? — не понял Звонарев.

— Сигареты, говорю, давайте. Курить будем.

Алексей захохотал, освобождаясь от напряжения последних трех дней; глядя на него, залился крякающим, рассыпающимся горохом смехом Черепанов. Отсмеявшись, следователь проворно открыл скрежещущий замок несгораемого шкафа и, запустив в него руку по плечо, нашарил там и достал тяжелую хрустальную пепельницу.

— Скелет в несгораемом шкафу майора Черепанова, — весело прокомментировал Алексей.

— Да нет, я совсем бросил, просто когда понервничаю… — смущенно пробормотал Сергей Петрович. Он блаженно, с выражением человека, готового предаться пороку, понюхал сигарету “Ява” и закурил.

— Признаюсь вам, — тихо сказал он между затяжками, пуская маленькие колечки, — и меня удивило, что мое сообщение КГБ о людях, разгуливающих с их удостоверениями и бланками, не вызвало у них немедленного желания провести собственное расследование. Они ограничились ответом, что не было таких, и все. Как будто остальное их не касается!

Хорошее настроение Звонарева сразу улетучилось.

— Вот-вот, — кисло сказал он, ссутулился и погрузился в собственные мысли.

Черепанов, охмелевший от курения, тоже некоторое время молчал. Потом аккуратно придавил окурок в пепельнице, отодвинул ее в сторону.

— Беда в том, что мне не с чем идти к начальству, чтобы просить дополнительные полномочия. Ни письменного документа из КГБ, ни ваших показаний. А как вы считаете, почему он именно вам решил сообщить эти вещи?

— Точно такой же вопрос задал ему я. Он ответил: “Устал я хранить тайны ЦРУ”, — с интонацией, которая, как я задним числом понимаю, означала: “Не все ли равно, кому теперь рассказывать!”. А можно и мне задать вам один вопрос?

— Давайте.

— Что, у вас действительно есть основания утверждать, что Трубачев не сам убил себя? Кто-то был у него после моего ухода?

— Со слов жены — нет.