Степанова предпочитала талантливых партнеров по сцене, с которыми можно было вести настоящую борьбу, а не сценические поддавки. С каким наслаждением она играла с Анатолием Петровичем Кторовым и в «Милом лжеце», и в «Чрезвычайном после»! Это было великое противостояние двух личностей, которым судьба подарила возможность какое-то время поратоборствовать друг с другом на глазах у счастливого и потрясенного зрителя.
Искусственный раздел МХАТа в восемьдесят седьмом году прервал установившийся ход театральной жизни. Мы стали реже видеться, но внутренние симпатии между актерами, внутренняя приязнь от этого нисколько не пострадали. А где-то, может быть, и усилились. Отсеялась шелуха мелких недоразумений, неприязней, обид, и осталось главное — любовь и нежность между людьми, скрепленные самой лучшей в мире профессией — профессией драматического искусства.
Боюсь точно сказать, когда я в последний раз виделся с Ангелиной Осиповной Степановой. Кажется, это было в ВТО на Арбате, где наша замечательная хозяйка Маргарита Эскина, наша «королева Марго», преподнесла нам очередной праздник — сбор актеров, окончивших школу-студию МХАТ не меньше тридцати лет назад. Дата была странная, не юбилейная, не «круглая», но от этой малозначащей причины радость встречи участников была не менее восторженной. Улыбки, слезы, поцелуи! Тусклый электрический свет хрустальных люстр сменился ярким и радостным светом — светом актерских воспоминаний!
Небольшая «торжественная часть», потом — непринужденное застолье. Делились анекдотами, читали стихи, кто мог петь — пел. Я тоже что-то прочел, и когда после этого спускался с низенького подиума, вдруг с другого конца покоеобразного застолья услышал голос:
— Коля, пойди сюда.
Ангелина Осиповна! Она сидела у края стола, все еще прямая, все еще несгибаемая, поседевшая великая актриса нашего театра.
— Садись рядом.
Я поцеловал ей руку и тут подумал: «Ах, как давно я не видел ее… Без приглашения она никого не принимала. Ну так надо было добиться этого приглашения. Я думаю, невелик был бы труд сделать это…». У нее, говорили, было плохо со слухом… Но взгляд был по-прежнему чист, зорок.
— Рада тебя видеть! Как живешь?
Собираясь с мыслями, я не успел ей ответить. Она тут же перебила самое себя:
— Я тоже хочу читать.
«Неужели Блок?» — подумал я.
Зал затих.
— О доблестях, о подвигах, о славе…
Как будто не было прожитых десятилетий, потерь, утрат, болезней… Все та же свежесть чувства, все та же затаенная боль и плотный занавес никем не разгаданной тайны.
Японское кресло
Я встретил их в переходе по пути из нового театра. Подземный переход через Тверскую возле книжного магазина «Москва» соединил нас неизбежностью судьбы. Мы одновременно спустились по ступенькам и пошли навстречу друг другу. Время было позднее, переход был пуст и просторен, и четыре человека, идущие встречь меня, очень четко выделялись на белой плитчатой облицовке стены. Что-то знакомое почудилось мне в их силуэтах, в свободной и неторопливой походке. Ну да мало ли что может померещиться ночью после трудного спектакля в театре…
— А ведь это Николай Васильевич Пеньков шагает к нам! — раздался голос одного из четверых, голос настолько знакомый, что я в первый момент не смог его, как говорят юристы, идентифицировать. — Гусары, смирно!
Ну, конечно — Борис Щербаков.
Радостные, с актерской добавкой, голоса мгновенно взорвали устоявшуюся гулкую тишину перехода.
— Колька! Ну, давай поздороваемся.
Олег Николаевич Ефремов! Давненько мы с ним не встречались.
Таня Бронзова, Дима Брусникин…
Родные до слез лица! Как будто не было трагедии раздела театра, не было этого противоестественного развода. Жизнь в иные моменты не признает «свершившегося факта». Вопреки всем материальным законам, она отвергает его и подсказывает участникам событий нечто другое, другие человеческие взаимоотношения. И бороться с ними с помощью закона или силы бесполезно.
— Ты из театра?..
— А у нас было небольшое торжество — юбилейный спектакль…
— Вот, Олега Николаевича провожаем…
— До дому, до хаты…
— Минуточку! — воскликнул Ефремов, встряхивая меня за плечи. — А ведь ты, кажется, еще не видел мою новую квартиру? Или я ошибаюсь?
— Не ошибаетесь, Олег Николаевич.
— Так в чем же дело! Вот она — в ста шагах. Идем в гости!
— Поздновато, Олег Николаевич.
— Одиннадцать часов «поздновато»? Это для актера-то? Не смеши… Идем, идем.
Возражать Ефремову в такие моменты было бесполезно. Ребята подхватили меня «под белы рученьки», и мне пришлось подняться по тем же ступенькам перехода, по которым я только что спустился.