Черные наледи на замерзшей реке. Слепящие глаз наплывы аметистового льда на коренных черных базальтовых породах, рассечённых змейками белых кварцитов. Тишина. Черные ели, разлапистые лиственницы с корявыми ветвями на высоком берегу. А на противоположном, пологом — речная терраса, смесь из раздробленных, размятых бульдозерными ножами лиственничных стволов, вздыбленный слой почвы, оттеснённый бульдозерами в реку. Отвалы. Из отвалов тянутся по течению мутные густые струи.
Нa этой террасе старательская бригада знаменитого в те времена Туманова добиралась до золотоносного слоя, пропускала его через промывочные машины и выплёвывала обезжизненную, обескровленную породу. Река без живого берега, укрытого брусничником, ягелем, лесом, ручьём. Тело, с которого содрана кожа. Серые потоки вливаются в голубую воду, рождённую на недоступных склонах Северного Урала. Повсюду обрывки проволочных тросов, ржавые бочки из-под солярки, остовы тракторных кабин, разорванные гусеничные траки…
О бригадире старателей Вадиме Туманове, друге и покровителе барда Владимира Высоцкого, в те времена говорили много. В газетах писали о его махинациях в золотодобыче, о том, что он первую судимость получил на Дальнем Востоке за ограбление сберкассы, цитировались даже (по-моему, в «Социалистической индустрии») документы из прокуратуры и судебного дела.
Однако недавно, в 2004 году, вышла книга воспоминаний В. Туманова «Всё потерять — и вновь начать с мечты». Рецензия на неё была опубликована в «Литературной газете» (№ 18, 2004 г.). Написана рецензия автором, почему-то укрывшимся за инициалами Ю. Р., который уверяет, что В. Туманов сидел «отнюдь не по какому-то уголовному делу. Не за воровство, не за убийство. Его преступления были куда более дерзкими. Например, среди прочих прегрешений ответчика, переполнивших чашу терпения советской правоохранительной системы, была нескрываемая его любовь к классово чуждому Сергею Есенину. Это стоило Вадиму Туманову восьми лет колымских лагерей».
Вот как создаётся очередной миф. Как могло советское правосудие в конце сороковых годов сажать за любовь к Есенину, если в 1946 году была издана книга стихотворений поэта — я взахлёб читал её, будучи восьмиклассником, — и тираж её был 100 тысяч экземпляров!
Но я отвлёкся… В 1984 или в 1985 году я увидел своими глазами, что такое старательская, артельная добыча золота, и всё высказал в глаза Акимову:
— Леонид Викторович! Я стихотворение написал о том, как за геологами следом идут хищники-золотодобытчики, — и прочитал ему только что написанный в тайге «Экологический романс».
Недавно, правда, в своей книге Миша Назаров процитировал строчку из этого стихотворения, но то ли сознательно, то ли случайно исказил её: «от объятий еврейского банка». Когда это стихотворение было напечатано в 1988 году в моей книге «Мать сыра земля», мне стали звонить возмущённые инакомыслящие. И русские и евреи. И тех и других коробила строчка: «Упаси нас ЦК и Лубянка»… Помню звонок бывшей жены известного русского диссидента, издателя журнала «Вече» Владимира Осипова, отсидевшего бок о бок с Леонидом Бородиным несколько лет в мордовских лагерях.
— Как вы могли восхвалять Лубянку?! — Она сама не знала стихотворения, ей кто-то сказал об этой пресловутой строке. Но когда я прочитал по телефону разгневанной правозащитнице всё целиком, она растерялась, замолчала и положила трубку. Позднее я узнал, что её девичья фамилия была Цехновер…
А Леонид Акимов уже водил нас по своей обширной квартире, хвалился фотографиями, на которых он был снят с темнокожими вождями и министрами африканских стран, где проработал несколько лет в поисках золота, предварительно выиграв конкурентную борьбу у французских и германских геологов.