Наш Современник, 2003 № 07

Нельзя не обратить внимание на замечание Достоевского в скобках, что-де “жидов” в литературу прибывает всё больше и больше. В современной ему русской литературе среди заметных писателей как раз не было практически евреев, кроме разве что небезызвестного поэта и переводчика Петра Исаевича Вейнберга, “Гейне из Тамбова”, родного дедушки убийцы Столыпина Мордки Богрова, печатавшего в некрасовском “Современнике” “Записки еврея”, да знаменитого Якова Брафмана, автора “Книги кагала”. Это уже к концу ХIX века в журналистику и литературу действительно стало прибывать всё больше и больше представителей еврейской нации, чтобы занять в русской литературе ХX века, уже в советской литературе, домини­рующее положение. Видимо, Достоевскому и впрямь был присущ дар провидца. Но если бы его письмо к Грищенко (или аналогичное выступление в “Дневнике писателя”) было опубликовано при жизни автора, оно бы вызвало недоумение у многих современников; упрочило бы слухи о его болезнях и спровоцировало бы волну обвинений в крайнем шовинизме.

Достоевский и сам это понимал. В том же письме к Грищенко он замечает попутно, что стоит только повести речь о потребностях, нуждах, мольбах своей, русской, нации, как “либералы” тут же обвинят тебя в шовинизме. И в одной из последних записей-заметок к намечаемому “Дневнику” он то ли с сарказмом, то ли с горечью усталости размышляет: “ Жиды . И хоть бы они стояли над всей Россией кагалом и заговором и высосали всего русского мужика — о, пусть, мы ни слова не скажем: иначе может случиться какая-нибудь нелиберальная беда ; чего доброго подумают, что мы считаем свою религию выше еврейской и тесним их из религиозной нетерпимости, — что тогда будет? Подумать только, что тогда будет!..”

Сарказм писателя имел под собой веские основания — и спустя десяти­летия после его смерти один из таких “либералов”, гражданин мира В. В. Набоков, к примеру, безапелляционно заявлял: “Нужно сказать, что Достоевский испытывал совершенно патологическую ненависть к немцам, полякам и евреям, что видно из его сочинений”6.

Следуя логике автора “Лолиты”, Достоевский, “породивший” старика Карамазова, Свидригайлова и им подобных героев, испытывал “патологи­ческую ненависть”, скорее всего, — к русским.

4

 

Да, Достоевский прекрасно сознавал — что тогда будет.

Ему уже приходилось объясняться, оправдываться по поводу своего неприкрытого “антижидовского шовинизма”. Слишком видную роль в общест­венной жизни России стал он играть в последние годы жизни, каждое слово его, каждый поступок вызывали резонанс в образованных кругах. Так, к примеру, писательница и общественная деятельница В. П. Леткова-Султанова вспоминала, как молодежь конца 70-х годов прошлого века реагировала “на Достоевского”: “В студенческих кружках и собраниях постоянно раздавалось имя Достоевского. Каждый номер “Дневника писателя” давал повод к необуз­дан­нейшим спорам. Отношение к так называемому “еврейскому вопросу”, отношение, бывшее для нас своего рода лакмусовой бумажкой на порядоч­ность, — в “Дневнике писателя” было совершенно неприемлемо и недопус­тимо: “Жид, жидовщина, жидовское царство, жидовская идея, охваты­вающая весь мир...” Все эти слова взрывали молодежь, как искры порох...”

Достоевскому приходилось выслушивать подобные мнения и от молодежи, и от “либералов”, и от товарищей по перу. Получал он письма и в поддержку своей позиции от простых, так сказать, читателей “ДП” (так, некий москвич в течение года прислал ему три письма с призывами и дальше “вести беспощадную борьбу с евреями”), но больше стало приходить писем от самих евреев, желающих вступить с писателем в диалог, оспорить его утверждения и выводы. Сохранилось, к примеру, шесть писем к Достоевскому от А. Г. Ковнера, литератора, а на момент переписки и арестанта (присвоил, служа в банке, 168 тысяч рублей), наполненных полемикой с автором “ДП” и его взглядами. Послания эти были насыщены философскими рассуждениями и автобиогра­фи­ческими исповедальными подробностями. Между прочим, этот Аркадий (Авраам-Урия) Ковнер за несколько лет до того, будучи фельетонистом газеты “Голос”, из номера в номер критиковал и издева­тельски высмеивал только что появившийся тогда “Дневник писателя”. Скорей всего, именно автора этих фельетонов в первую очередь имел в виду Достоевский, когда объяснял читателям в очередном выпуске номера “Гражданина”, почему он не отвечает на эти злобные нападки: “Во-первых и главное: не отвечать же всякому шуту?”. В контексте же нашей темы интересны те фрагменты из переписки великого русского писателя, бывшего каторжника, с малоизвестным литера­тором-евреем, арестантом, если можно так выразиться, действующим , в которых затрагивается еврейский вопрос. На первые два послания Ковнера Достоевский отвечает подробнейшим письмом, и в частности пишет: