Наш Современник, 2003 № 07

Одним словом, своих “антижидовских” взглядов Достоевский не скрывал, высказывал их предельно откровенно. К слову, понятия-термины “юдофоб” и особенно “антисемит”, так широко распространившиеся сейчас, очень уж неточны, приблизительны и двусмысленны, если помнить семантику слов. “Юдофоб” дословно — боящийся евреев (латинское iudaeus — еврей, греческое phobos — страх); “антисемит” — человек, относящийся враждебно к семитам, то есть к древним вавилонянам, ассирийцам, финикийцам, иудеям и к современным арабам и евреям...

Ни то ни другое к Достоевскому не подходит, он был именно — “антижид”, откровенный ненавистник “жидов”, воздвигающих, по его мнению, своё status in statu в России.

3

 

Тем более откровенен-открыт был Достоевский в частной переписке.

Здесь он и вовсе не стеснялся в выражении своих чувств, затрагивая наболевшую тему. Слово “жид” в его ранних письмах всегда упоминается в саркастическом, усмешливом тоне, а позже — с всё более и более возрастаю­щей враждебностью.

Почти в каждом письме к жене (которая полностью разделяла его убеж­дения) из-за границы, куда он выезжал лечиться, Достоевский изливает свою желчь: “Сосед мой — русский жид, и к нему ходит множество здешних жидов, и все гешефт и целый кагал, — такого уж послал Бог* соседа...”; “Один, ни лица знакомого, напротив, всё такие гадкие жидовские рожи...”; “...и всё подлейшие жидовские и английские рожи...”.

А в 1879 году, во время очередного своего пребывания в Эмсе, Достоевский из письма в письмо живописал Анне Григорьевне горестную и пронизанную ядом повесть-эпопею на свою любимую тему. В послании от 26 июля — зачин: “Вещи здесь страшно дороги, ничего нельзя купить, всё жиды. Здесь всё жиды! Даже в наехавшей публике чуть не одна треть разбогатевших жидов со всех концов мира Затем все остальные русские имена в большинстве из богатых русских жидов. Рядом с моим № живут два богатых жида, мать и её сын, 25-летний жидёнок, — и отравляют мне жизнь: с утра до ночи говорят друг с другом, громко, долго, беспрерывно и не как люди, а по целым страницам (по-немецки или no-жидовски), точно книгу читают: и всё это с сквернейшей жидовской интонацией, так что при моем раздражительном состоянии это меня всего измучило...”.

В письме от 30 июля “раздражительный” Достоевский продолжает жаловаться жене: “3-е приключение с жидами моими соседями . Четверо суток как я сидел и терпел их разговоры за дверью (мать и сын), разговаривают страницами, целые томы разговора , а главное — не то что кричат, а визжат, как в кагале. Так как уже было 10 часов и пора было спать, я и крикнул, ложась в постель : “Ах, эти проклятые жиды, когда же дадут спать!” На другой день входит ко мне хозяйка и говорит, что её жиды призывали и объявили ей, что много обижены, что я назвал их жидами , и что съедут с квартиры. Я ответил хозяйке, что и сам хотел съехать, потому что замучили меня её жиды . Хозяйка испугалась угрозы ужасно и сказала, что лучше она жидов выгонит жиды же “хоть и не перестали говорить громко, но зато перестали кричать, и мне пока сносно...”.

Из следующего письма мужа Анна Григорьевна узнаёт, что “жиды”-соседи уже значительно меньше беспокоят её больного нервного супруга, а ещё через несколько дней Федор Михайлович с облегчением и великой радостью сообщает о том, что мучениям его приходит конец — “жиды”, его несносные соседи, выезжают на следующей неделе. То-то праздник наступает и покой! Право слово, так и кажется, что если бы в соседях у Достоевского были бы не “жиды”, а, предположим, русские, немцы или папуасы и болтали бы и визжали точно так же сутки напролет, он переносил бы это легче, не так бы изводился и свирепел.

Пресловутый еврейский вопрос Достоевский затрагивает-обсуждает в письмах и к таким разным людям, как товарищ юности врач С. Д. Яновский, публицист и писатель, бывший соратник по “Гражданину”, а затем сменивший Достоевского на посту редактора, В. Ф. Пуцыкович, член Государственного совета, а затем и обер-прокурор Синода К. П. Победоносцев... Особенно знаменательно в этом ряду писем послание Пуцыковичу из Старой Руссы от 29 августа 1878 года, в котором Достоевский высвечивает новый “капиталь­ный” аспект в еврейском вопросе. Незадолго перед тем в Петербурге на Михайлов­ской площади революционером-народником Кравчинским был прилюдно убит шеф жандармов Мезенцов. Автор “Бесов” формулирует свое мнение: