Нарисуй мне дождь

Сейчас ров наполовину засыпан, но все еще очень глубокий. На далеком его дне масляно блестит, стоячая мертвая вода. Когда-то она забежала сюда из Днепра и осталась во рву навсегда. Здесь городская свалка. Несмотря на запреты родителей, я прибежал сюда полюбоваться глубиной крепостного рва и взбесившимся калейдоскопом красок свалки. Этот мир хаоса будоражит мой детский разум. Неудивительно, я был в том возрасте, когда дети интересуются всем, что называется, набирался впечатлений. Я помню тот ярчайший восторг детского изумления пред потрясающей по выразительности силой уродливости.

Свалка огромна. Здесь есть все, всевозможный хлам и барахло, вся рвань и отходы прожитых жизней собраны здесь. Из горы гниющих овощей торчат обломки детской коляски. Рядом с кучей тлеющих древесных опилок и еще бо́льшей кучей разноцветной металлической стружки бесстыже распластался полосатый матрац с географическими ореолами многократных ночных наводнений. Из-под разодранного чемодана ярким пятном краснеет абажур со свисающей бахромой. В мироном соседстве уживается дохлая кошка с такой же, дохлой крысой. Оторванная голова целлулоидной куклы с помятым порочным лицом беспечно улеглась под белым боком расколотого унитаза. Разевают щербатые пасти консервные банки. Причудливой формы флакон из-под духов выглядывает из-за погнутого керогаза. Окровавленные женские гигиенические прокладки. Ржавый скелет велосипеда. Багровые обломки пережженного кирпича. Рваные клочья растерзанных газет, грязные радуги цветной ветоши и повсюду строительный мусор и россыпи битого стекла.

Стаи бездомных собак с лаем и визгом остервенело грызутся между собой. Одна из них, с отвисшими палевыми сосками с опаской поглядывая по сторонам, суетливо роется в какой-то тягучей клейковине. Молочный дым тлеющего мусора лениво растекается между архипелагами сваленных отбросов. Мокрые вороны похожие на обрывки разбросанного черного тряпья, нахохлившись, сидят на кучах разлагающегося гнилья. Тяжелый дух гари и падали. Моросит тошнотворный дождик, то мелкий, то еще мельче, как водяная пыль. Вся одежда на мне в бисере матовых капель. Холодно.

Сквозь серебристую кисею дождя я увидел высокого старика. Приближаясь ко мне, он становился все выше, будто вырастал из-под земли. На нем детское демисезонное пальто в елочку с короткими по локоть рукавами, разодранные на коленях штаны, а на босых ногах рваные галоши. Я его запомнил с той ненужной точностью, которая перегружает мою память множеством совершенно лишних деталей. Морщинистое лицо, губы, провалившиеся внутрь беззубого рта. Твердый подбородок загнут к большому крючковатому носу. Мокрые белые волосы прилипли к желтой лысине. Ярко-синие, в красной кайме вывернутых век, полные безумного света глаза. В озябшей, трясущейся руке сжимает длинную кочергу. О чем-то напряженно размышляя, он ковыряется ею в этих грудах добра.

Заметив меня, быстро приблизился. Присел передо мной на корточки. Его безобразное лицо, с торчащими из носа и ушей толстыми, как проволока седыми волосами, оказалось на одном уровне с моим. Его дряблые щеки покрытые темными порами были похожи на кожуру залежалого апельсина. С кончика носа, в извитых синих прожилках, свисла большая дрожащая капля и никак не могла оторваться. Он быстро заговорил, глядя мне прямо в глаза.

– Понимаете… Как бы вам объяснить?.. Видите ли… Я нашел здесь жемчужину! Только она ведь была не очень, большая… – смущается он. – Да, я должен признаться вам, она была совсем не большая, – печально уточнил он.

– Но она была прекрасна! Да нет же! Не прекрасна… Она была неимоверной красоты! И это… Опять же, нет! – непонятно отчего он взволновался и с лихорадочной поспешностью рукавом утер мокрый рот, и стер наконец эту дрожащую каплю с кончика носа.

– Она была… Нет, пожалуй, в русском языке не найдется такого слова, чтобы передать ее прелесть. Да и вряд ли, в каком другом, есть такое нужное слово…

Задумавшись, качает головой и, будто на что-то решившись, тяжело вздохнув, – Она, я держал ее вот в этих руках… – словно не узнавая, он стал внимательно разглядывать свои красные от холода, в отвратительных цыпках руки.

– И, я… Я уронил ее, а найти потом не сумел, как ни искал, – не нашел… Но я ее обязательно найду! – с неожиданной силой воскликнул он, и я увидел его истертые почти до десен зубы.

– Или… Или, тогда зачем это все? – голос его дрогнул, в полном отчаянии он на мгновенье умолк. – Зачем, это пасмурное небо, холод и дождь? Зачем тогда солнце? Оно теплое… И радуга… Нет, вы не думайте, она есть! Зачем?! Зачем... Если ее нет, этой жемчужины, зачем тогда все?

Так нет же! Нет! Она есть! Пусть мне не верят, но она существует! Она всегда со мной, она в моем сердце! И наверняка, в вас, мой милый, очень молодой человек! Поверьте, я это чувствую… Ее только надо увидеть, найти и она засверкает, озарив все вокруг и вы поймете, что все не зря.