Нарисуй мне дождь

На меня будто вытряхнули грязное пыльное тряпье. Откуда берется этот злобный хлам? Эти руины бывших людей, разве они всегда были такими? Едва ли, и они когда-то были молодыми, как и все мы, а стали конечным продуктом нашей замечательной жизни. Неужели подобные метаморфозы ожидают и меня с Ли? А, чем мы лучше? Как жаль, такой бесславный конец. Нет, я на него не соглашусь. Никогда!

Быстро темнело. Затянутое тучами небо за окном слилось с подступающими сумерками. Ли протрезвела настолько, что потребовала от меня интимной близости. Скрепя сердце, я разделся и лег с нею рядом. Она лежала на спине, плотно зажмурив веки, мне видны были черные дыры ее ноздрей. Согнула ноги в коленях и выгнула спину, когда я расстегивал ей лифчик. Ее руки сомкнулись вокруг моих плеч. При малейшем движении металлические пружины кровати издавали душераздирающий скрежет. К счастью, это продолжалось недолго, алкогольное отравление свело на нет ее желание. Было слишком поздно, и мы остались здесь ночевать. Я никак не мог заснуть, лежал рядом с ней, такой одинокий, будто ее не было рядом, не понимая, почему я чувствую себя совершенно опустошенным? Она, будто выпила из меня жизненные силы, не дав взамен ни нежности, ни тепла. Подумал я, незаметно проваливаясь в темную яму сна.

Звон погребального колокола усиливался, его удары раздавались все ближе, громче и чаще, как тревожное предостережение. Под окнами с оглушительным лязгом промчался заблудившийся трамвай. «Остановите, вагоновожатый, остановите сейчас вагон», ‒ подумалось мне. Не полностью очнувшись ото сна, я долго приходил в себя, изумленный наступившей тишиной. На улице не переставая дул ветер, тихо постукивая в окна. В комнате стоял полумрак, причудливые тени метались по стенам. На столбе перед домом качался фонарь, словно его раскачивала нечистая сила. Я пребывал в состоянии между сном и реальностью, смотрел вверх и не видел ничего, кроме потолка. И вдруг… ‒ я увидел небо! И голубая небесная высь бездной разверзлась предо мной. Спал ли я? Не знаю. Смутная тревога охватила меня, появилось необъяснимое, все возрастающее ощущение опасности, похожее на то, что бывает в ночных кошмарах. Вдруг возникло непреодолимое инстинктивное желание бежать!

Рядом с кроватью произошло какое-то шевеление, будто изменилась неподвижность темноты, ‒ черного на черном. Присмотревшись, я увидел перед собой невысокую худую старуху. Лица ее я не разглядел, оно смутно желтело под низко надвинутым на лоб черным платком. Я зажмурился, в надежде, что это видение, и оно исчезнет, но оно не исчезло. Незнакомый мне ранее леденящий страх смерти завладел мною. Старуха то и дело наклонялась надо мной, протягивая ко мне руки и тут же боязливо отшатывалась, вдруг осмелев, положила две костлявые ладони мне на грудь. Стопудовая тяжесть придавила меня. Несмотря на все мои усилия, сделать вдох мне не удалось. Я лежал, прислушиваясь к громкому стуку своего сердца. Сердце начало давать перебои, и вместо двух ударов: тук-тук, раздался лишь один, ‒ тук… Сердце замерло и остановилось. Я лежал и не мог пошевелиться, не в силах преодолеть вязкую тину засасывающего меня болота. Я хотел закричать, даже голосовые связки заболели от напряжения, но лишь беззвучно открывал рот. Крика не получалось, мой крик тщетно метался по скованному кошмаром рту.

Умирая, я застонал. Как же… ‒ о, как же я хотел, чтобы Ли услышала меня и помогла прогнать старуху! Испугавшись моего стона, старуха отпрянула, потом снова приблизилась и опять положила свои ледяные ладони мне на грудь. Я застонал громче и проснулся весь в холодном поту, сердце мое колотилось как бешеное. Старухи не было, это был сон, но настолько приближенный к действительности, что я не сомневался, что это было наяву. Этот сон, он был реальнее самой реальности и все же, это был сон. Был ли он вещим? И если, да, ‒ то, что он предвещал? Не знаю. Непонятый сон — нераспечатанное письмо от Бога. Порой с нами случаются невероятные вещи, разгадать их сразу не удается. Понять их помогает время. Но иногда, разгадать их не удается никогда.

Заснуть я больше не смог, как ни старался. Временность очередного пристанища и щемящее осознание бесприютности не давало мне уснуть. Ночь, не уходи, я не хочу, чтобы наступал день. Ночь, лучшее из всего, что здесь есть. Почему в этом краю не наступит вечная ночь? Пусть будет ночь! Но так не бывает. Время, хоть и медленно, но приближалось к утру. Еще было слишком рано, первый троллейбус пойдет через полтора часа. Бледный предрассветный полусвет воровато заглянул в окно и комната наполнилась утренними сумерками. Дыхание Ли изменилось, я догадался, что сон ушел и от нее. Она лежала рядом с широко открытыми глазами, отсветы уличного фонаря поблескивали в них. Я хотел ее обнять, но она отстранила мою руку и едва слышно спросила:

‒ Который час?

‒ Понедельник, ‒ не расслышав, ответил я.

Она тяжело вздохнула. Я помолчал, ожидая, что она еще скажет. Но она молчала. Слишком часто я стал говорить невпопад, с досадой отметил я.