Напряжение

Потихоньку завидую энтузиастам. Они жадно ловят каждое слово и боятся пропустить какую-нибудь мысль о товаре или потребительской стоимости. Конечно, таких, как я, здесь раз, два, да и обчелся. Есть еще одна несчастная, вроде меня. Она держала в университет на филологический и по литературе получила «двойку». Вот мы, две неудачницы, и коротаем время лекций на «Камчатке».

С мамой мы поссорились перед отъездом. Но она, конечно, не выдержит и напишет мне письмо с ближайшей узловой станции. Она не может понять меня, моих мыслей, стремлений, а я - ее.

Много думала о тебе. Ты счастливая, у тебя есть определенная цель: ты будешь там слесарем или токарем, работать на заводе, повышать разряды. У меня была цель, но она куда-то ушла вдаль, затуманилась. Я что-то стала терять веру в свои способности (театральные). Пока была мама - верила. Она-то главным образом и заставляла меня верить в мой талант. А может, его никогда и не было? Но я уже отравлена театром; Вспоминаю слова Валентины Васильевны, руководительницы школьного кружка, которая говорила: «Бакеева свежа, молода, играет старательно, но играет она всегда одну и ту же роль - самоё себя». Мама тогда коршуном на нее налетела, а меня просила ее не слушать, потому что, дескать, Валентина Васильевна ничего не понимает в искусстве.

Чем все это кончится, не знаю. А пока пользуюсь случаем, чтобы рассмотреть Ленинград как следует. После Оренбурга кажется, что ты попала в какой-то музей. Каждый дом - экспонат. Извозчики исчезли совсем. Столько автомобилей на улицах, трамваев! Говорят, скоро по проспекту 25-го Октября пойдут троллейбусы - полутрамваи-полуавтобусы, то есть что-то странное. В общем, я снова влюбилась в Ленинград.

Тебя я ни о чем не расспрашиваю. Если найдешь нужным, сама напишешь, правда? Вот пока все.

Зоя.

Марина Гречанова - Зое Бакеевой

Новосибирск, 16 октября 1936 года

Зойка, дорогая! Сегодня утром получила твое письмо. Когда поняла: от тебя - чуть не расцеловала почтальона. Я была уверена, что больше никогда не увижу твоего торопливого почерка.

Письмо же твое меня опечалило страшно. Как это так все случилось? Может, действительно недоразумение? Я представляю, как обидно, быть близко к цели и не достигнуть ее. Но ты, ради бога, не расстраивайся так, не все потеряно. Мало ли бывает огорчений в жизни? Обязательно попробуй поступить в училище еще раз. И хоть я никогда не видела тебя на сцене, мне хочется верить в твой талант. Я недавно читала, что Станиславского сначала не признавали как актера. Молодого Шаляпина даже в хор не приняли, сказали, будто у него нет голоса. А начинающему писать Горькому Короленко просто не советовал больше заниматься литературным трудом. Таких случаев много. Видишь, как бывает. Так что не отчаивайся, Зоенька.

В плановом институте тебе, конечно, должно быть скучно. Ты, по-моему, зря сдавала туда экзамены. Лучше уж устроилась бы куда-нибудь работать на год. Учиться тому, что не любишь, - хуже смерти. Я и часу бы не смогла так заниматься. Мне все время бы казалось, будто я всех кругом обманываю, и себя тоже. Зачем это нужно?

Очень мне жалко и маму твою. Ей, наверное, еще труднее было перенести твою неудачу на экзамене. По письмам твоим я вижу, ей больше всего хотелось, чтобы ты стала артисткой. Ты бы ее утешила, вместо того чтобы сердиться на нее.

Моя жизнь, Зойка, налаживается. Я даже начинаю потихоньку чувствовать себя сибирячкой. Исходила весь город, насколько это возможно. Он порядочный, хоть и куда меньше Ленинграда. И не такой красивый. Тут больше новых домов, чем старых. Но в этом своя прелесть.

Если захочешь, я тебе подробнее обо всем напишу в следующий раз, а пока кончаю. Не вешай носа, Зойка. Целую.

Твоя Марина.

Совершенно секретно

ДНЕВНИК

влюбленного до чертиков Вячеслава Ветрова,

гибнущего на глазах почтенной публики

комнаты N 39

Новосибирск, 1940 год

14 мая.

Никогда не думал, что начну писать стихи, петь серенады и, таясь ото всех, точно тать ночной, заносить свои скудные мысли в дневник. И хоть стихов и серенад пока нет, дневник уже появился. Господи, неужели за ним последуют стихи и серенады? Я дрожу от этой гипотезы, но чувствую: она(разумеется, не гипотеза) доведет меня до того, что я начну лазать по деревьям, есть стекла и пить керосин, за которым очереди, а не только писать стихи и петь серенады. Но она даже не подозревает, на какие жертвы я готов идти. Кровопийка, кровопиявка, кровопиявица - в русском языке нет таких слов, но для нее следует их изобрести: разве можно так изводить человека! Милая кровопиявица - хорошо звучит. Как я ее люблю!

Этим оболтусам из моей комнаты не понять, что может переживать человек в таком состоянии. Я-то помню, как они издевались над Витькой Кульбицким, когда он влюбился в свою Валентину. Поэтому молчу. Но молчать не могу. Поэтому пишу. Кажется, понятно.

15 мая.

Худо. Тоскую, Может быть, даже умру с тоски. Пусть, не жалко.

16 мая.