Тяжела ты, шапка Мономаха!
Ох как тяжела!
Почему-то все обычно считают мой характер легким, простым и чуть ли не универсальным. Привыкли, что если кто-нибудь повесит нос, Славка обязательно этот нос поднимет. Сколько раз мне ребята говорили: «Ты - природный комик, и тебе надо в цирк, на ковер». А поэтому представить не могут, что у меня настоящее чувство к Марине. Обидно. Престранное понятие, что у веселого человека все и всегда трепотня. Мне тоже бывает грустно, только я не подаю вида. А в общем, надо перестраиваться: буду ходить хмурым, злым и неприветливым. Что тогда скажут обитатели тридцать девятой?
Сегодня опять разыгрывали меня. Митька Шевелев говорит: «Ох, Славка, жалко мне тебя, ты ведь совсем высох от любви. Сходи-ка на Фабричную, там один гипнотизер живет. Внушит, что зазноба твоя злая, сварливая, ноги у нее кривые, глаза разноцветные, волос и зубов совсем нет… Будешь здоров, и экзамены как по маслу пойдут».
Я с серьезным видом спросил адрес. «Неужели пойдешь?» - насторожились ребята, предвкушая удовольствие. «Пойду, - сказал я, - обязательно сейчас побегу. Буду умолять гипнотизера вдолбить мне, да покрепче, что Митяй не круглый идиот, а только наполовину…»
Спектакль сорвался, и воцарилась тишина. Вот в какой адской обстановке я работаю! Вчера вывесили в общежитии «Колючку». В центре батальная картина - «Бой в 39-й». Я почему-то смахиваю на Петра I, а Сашок - на Наполеона. В карикатуре все допустимо.
Теперь премии за лучшую комнату не видать как своих ушей. Впрочем, ее все равно бы не было: с такими шалопаями не до премии. Не угодить бы в милицию - вот за что боремся.
Ну его в болото, экзамен. Имеет же человек право на отдых? Всей колонией поехали на Обь. Жарко. Загорали. Сочиняли частушки.
Раскаиваюсь в легкомыслии. Надо же быть такими олухами! До экзамена 48 часов, а они загорать! Но ничего не поделаешь: день, как говорится, теленок слизнул.
Скверно. Что день грядущий мне готовит?
Уф, наверно, никогда древние славяне не думали, что их потомок будет так мучиться, растолковывая, как они писали. Так или иначе, все в порядке. Отвечал, как всегда, первым. Вышел и еще поиздевался над Сашком, Митькой и Джеком, худыми и бледными, ожидавшими своей участи, как бычки на мясокомбинате. Я сказал, что, судя по тому, как они вели себя в последние дни, им несдобровать. Митька не на шутку огрызнулся, а я посоветовал несчастному сходить, пока не поздно, к гипнотизеру, который внушит ему, что он все знает. Потом разразился мефистофельским смехом и исчез в вполне понятном направлении (да простят они мне нарушение конвенции 1938 года: ждать, пока не сдадут все).
Дома ее еще не было. Майя же мне, как ни странно, не удивилась.
В десять минут я устроил в комнате кавардак, такой живописный, что любой художник мог рисовать с натуры картину на тему «Стихийное бедствие» или «С насиженного места…». Майе ничего не оставалось, как включиться в воскресник. И хоть комсомольского энтузиазма у нее нельзя было отыскать и в микроскоп, через полчаса женская обитель превратилась в светелку.
Гвоздем программы был огромный букет, который, по идее автора, должен был падать с потолка прямо в руки входящей именинницы (иначе ее не назовешь). Но простейшая система нитей не выдержала, и в самый торжественный момент букет плюхнулся с каким-то ужасным шумом и свистом на пол, перепугав всех, в том числе и виновницу торжества. Тем не менее это не омрачило общего настроения. Маринка сияла. Она сказала, что такой блестящей встречи еще никогда не бывало в истории человечества. По этому поводу я попросил ее дать интервью.
Чай пили весело. Кроме всего прочего, с сухариками (о, как я их ненавижу!). Тайно хвалил себя за выполненную клятву: оба мы получили по «пятерке».
Потащил Марину на воздух. Прошлись по Красному проспекту, ели мороженое. Хотел проехать с ней в парк, но она отказалась.
Очень странно. Как только мы остались одни, она стала другой - грустной, задумчивой. В чем дело? Устала? Может быть, хоть она и сказала, что нет. Но разве от усталости так сразу меняются люди? Тут что-то другое. Но что?.. Кто говорил, что женщина - сфинкс? Если никто, то я.
В общем, прогулка не получилась. Взял ее под руку. Прошли несколько шагов, она руку опустила, пробормотав, что жарко (жары-то уже никакой не было!). Вдруг я ей неприятен?
Я много болтал, но так, чтобы только не молчать.
Когда прощались, она сказала: «Не сердитесь, Слава, бывает… Пройдет…»
Что бывает, что пройдет? Или она считает, что я специалист по разгадыванию загадок?
Но все-таки день был хороший.
После вчерашних ярких впечатлений жизнь сера и обыденна. Снова пять динозавров на кроватях, снова товарная база, снова усмешечки. Записаться, что ли, в художественную самодеятельность?
Взялся за политэкономию. Прочитал предисловия к «Капиталу».
А все-таки, что могло случиться?