Никаких «благодеяний» Наполеона не желают испанцы – ни короля Жозефа, ни Жан-Жака Руссо, ни «прав человека и гражданина», ни Кодекса, ни даже Золотого века с оккупационной армией; предпочитают жить по старине «гордо и вшиво». Дикая тропинка в Сьерра-Морене, где пахнет снежным ветром, тмином и козьим пометом, им дороже Елисейских Полей с Триумфальной аркой.
Бедный Жозеф, королевская кукла, плачет от стыда и страха: «Нет ни одного испанца, который был бы за меня. Враг мой – двенадцатимиллионный народ, храбрый и доведенный до отчаянья!»
Доблестному генералу Дюпону поручено занять Южную Испанию. Двадцать второго июля 1808 года, близ Кордовы, в Байленском ущелье у подножья Сьерра-Морены, отрезанный и окруженный неприятелем, он вынужден капитулировать с 18-тысячной армией. «Солдаты его, большею частью новобранцы, безусые мальчики, изнуренные восьмичасовым боем, после пятнадцатичасового форсированного марша под палящим июльским солнцем Андалузии, не могут не только драться, но и стоять на ногах» (Марбо); тихо, как пожатые колосья, ложатся на землю, ожидая плена или смерти. Сам бог войны в таком положении вынужден был бы капитулировать. Тем не менее Байлен прозвучал на всю Испанию, Францию, Европу как звонкая пощечина по лицу Великой армии, по лицу самого императора. Байлен – казнь за Байону. «Честь потеряна, – этого не поправишь: раны чести неисцелимы!» – шепчет Наполеон, бледнея при этом известии так, что кажется, лишится чувств. И в Государственном совете, говоря о Байлене, плачет.
Магия победы разрушена: Наполеон победим.
Мадрид эвакуирован; Жозеф изгнан с позором. Английская армия под командой генерала Уэлсли, будущего герцога Веллингтона, Ватерлооского героя, высадившись в Лиссабоне, идет на Саламанку и Валладолид и учится побеждать французов.
Осенью 1808 года Наполеон с 250-тысячной армией кидается на Бургос и Мадрид, снова сажает на престол брата и в месяц с небольшим занимает всю северную часть полуострова.
Испанцы бегут, почти не сражаясь; но «разбить их легко, а победить невозможно». С каждым шагом Наполеон угрузает в эту кровавую и бездонную трясину.
Вдруг, не кончив кампании, 18 января 1809 года, скачет в Париж. Оставляет на полуострове 300 тысяч штыков; «но что это значит среди двенадцати миллионов бесноватых!» Скачет в Париж, потому что узнает о заговоре министра иностранных дел Талейрана и министра полиции Фуше на случай его, Наполеоновой, смерти в Испанской войне. Вот бы кого казнить вместо невинного Энгиена; очистить бы мир от этих двух гадин! Но он прощает их, как вообще с легкостью прощает злейших врагов своих, может быть, из презрения.
В заговоре участвует и зять императора, король Неаполитанский, Мюрат, со своей женой, Каролиной Бонапарт – «леди Макбет» (Паскье).
Наполеон узнает также, что против Франции выступила Австрия. Он похож на человека, у которого одна нога угрузла в болоте и который должен обороняться от нападающего противника: болото – Испания, а противник – Австрия, Англия, вся Европа.
Краткая Австрийская кампания блистает, но уже зловещим блеском, как вечернее, между грозовыми тучами, солнце.
Эсслинг – 21–22 мая 1809 года – почти поражение; Ваграм – 5–6 июля – не совсем победа. Бой выигран, неприятель отступил; «но странно, мы не захватили ни одного пленного, ни одного знамени», – вспоминает участник боя (Мармон). Слишком тяжелая, последняя, из последних сил победа. Наполеон даже не преследует отступающего неприятеля: раненый лев еще огрызается на нападающих псов, но уже не имеет силы настигнуть их и растерзать. Может быть, под Ваграмом он впервые почувствовал, что воюет уже не с царями, а с народами.
Двадцать третьего октября 1809 года, на площади Шенбруннского замка близ Вены, во время парада французских войск схвачен молодой человек, почти мальчик, лет восемнадцати, Фридрих Штапс, сын протестантского пастора в Наумбурге. Он хотел зарезать Наполеона кухонным ножом, как тотчас признался ему на допросе. – «За что вы хотели меня убить?» – «За то, что вы делаете зло моему отечеству…» – «Я вас помилую, если вы попросите у меня прощения». – «Я не хочу прощения, я очень жалею, что мне не удалось вас убить». – «Черт побери! Кажется, для вас преступление ничего не значит?» – «Вас убить – не преступление, а долг». – «Ну, а если я вас все-таки помилую, будете вы мне благодарны?» – «Нет, я все равно вас убью».
«Наполеон остолбенел, – вспоминает очевидец. – Вот плоды иллюминатства, которым заражена Германия. Но с этим ничего не поделаешь: пушками секты не истребишь! – сказал он окружавшим его, когда Штапса увели. – Узнайте, как он умрет, и доложите мне».
Штапс умер как герой. Когда вывели его к расстрелу, он воскликнул: «Да здравствует свобода! Да здравствует Германия!» – и пал мертвым.
Наполеон долго не мог его забыть. «Этот несчастный не выходит у меня из головы. Когда я о нем думаю, мысли мои теряются… Это выше моего разумения!»