Написано кровью моего сердца

— Погода меня не волнует, — тихо сказала она. Из-под кипы рубашек и чулок она вытащила стопку грязных бумажек и потрепанных писем. Осторожно, будто они были заразными, Марсали положила их мне на колени. — Любому печатнику сейчас подсовывают такое под дверь, — продолжила она, наблюдая за моим лицом, пока я читала первую записку. — Особенно когда ты отстаиваешь свою точку зрения. Мы долгое время оставались в стороне, но в итоге пришлось занять определенную позицию.

Ее слова звучали так просто и смиренно, что я едва не расплакалась. Слезы наворачивались и от содержания записок — на большинстве из них не значилось имен, а некоторые явно писал один и тот же человек, — из которых становилось понятно, каково это — поддерживать мятежных южан.

— Пожалуй, с британцами было хуже. — Марсали забрала письма и аккуратно сложила в стопку. — Я думала, после их ухода все наладится, но ничего подобного.

— Вряд ли все лоялисты покинули город вместе с ними, — сказала я, делая глубокий вдох, чтобы успокоиться. Чувство было такое, будто меня ударили в живот.

— Только богачи, — цинично заметила Марсали. — Которые боялись, что их побьют, ограбят и выгонят из своих домов, когда уже не будет армии, чтобы их защитить. Однако это не значит, что у бедняков другое мнение.

— Зачем ты их хранишь? — Я подала ей часть записок двумя пальцами, как щипцами. — Я бы сразу бросила все в огонь.

— Сначала я так и делала, — ответила она, засовывая эту мерзость на дно корзины. — Только все равно не могла забыть написанное, слова крутились по ночам в голове и не давали заснуть. — Марсали выпрямила спину, пожала плечами и снова взяла шитье. — Я пожаловалась Фергусу, а он предложил хранить их и по несколько раз в день читать друг другу. — Грустная улыбка проступила на ее губах. — Так мы и делали: когда дети ложились спать, мы, сидя у огня, по очереди читали эти письма. Фергус смеялся над ними, находил ошибки в словах, критиковал за недостаток поэтичности, потом мы их сравнивали и расставляли по местам от лучшей к худшей… После чего убирали и в обнимку укладывались спать.

Марсали нежно положила руку на горку вещей, как будто на плечо Фергуса, и я улыбнулась.

— Что ж. — Откашлявшись, я протянула ей бумажку, найденную у порога. — Не знаю, пополнит ли она твою коллекцию — только что подобрала у задней двери.

Марсали удивленно подняла брови, взяла листок и повертела в руках.

— Чище, чем обычно, — сказала она. — Дорогая тряпичная бумага. Может, это просто… — Ее слова резко оборвались, как только она заглянула в письмо.

— Марсали. — Я протянула к ней руку, а она, побледневшая, передала мне листок и вскочила с кресла.

Письмо было кратким: «Божья коровка, улети на небо, твой домик в огне, а деток уж нет».

— Анри-Кристиан! — громким встревоженным голосом закричала Марсали. — Девочки! Где ваш братик?

Глава 112 Призрак среди бела дня

Я выбежала на улицу и сразу нашла Анри-Кристиана: он играл у Филлипсов, у которых было десять детей — в такой суете в их доме мальчик часто оставался незамеченным.

Некоторые родители запрещали своим чадам подходить к Анри-Кристиану — то ли боялись, что карликовость заразна, то ли поддались суеверным слухам о том, что его внешность — результат сношения матери с дьяволом. Я слышала об этом на каждом углу, хотя при Джейми, Фергусе, Йене или Жермене все держали рот на замке.

Филлипсы — евреи и, по-видимому, ощущали родство с людьми, заметно отличающимися от других. Анри-Кристиана всегда тепло встречали в их доме. Единственная служанка лишь кивнула в ответ, когда я попросила, чтобы кто-нибудь из старших ребят потом проводил мальчика домой, и вернулась к белью. Во всей Филадельфии был день стирки, и воздух становился еще более влажным от кипящих ванн и резкого запаха соды.

Я побежала в типографию, чтобы рассказать Марсали о местонахождении Анри-Кристиана. Избавив ее от переживаний, я надела широкополую шляпу и объявила, что пойду купить рыбы к ужину. Марсали и Дженни, вооружившись щипцами для белья и большим вальком для перемешивания вещей, бросили на меня выразительные взгляды — обе они знали, как я ненавижу стирку, но промолчали.

Пока я выздоравливала, меня, конечно, освободили от домашних дел, да и я, честно говоря, не была готова вытаскивать горячие мокрые вещи из ванны. Пожалуй, я могла бы развесить белье, но успокоила свою совесть следующим: во-первых, в день стирки рыба станет легким ужином, во-вторых, чтобы восстановить силы, мне надо постоянно ходить, а в-третьих, я хотела поговорить с Джейми наедине.

Анонимное письмо, подкинутое к двери, расстроило меня не меньше, чем Марсали. Оно отличалось от других записок с угрозами, чье содержание касалось политических убеждений адресата: большинство из них предназначались Марсали (пока Фергус скрывался, газетой руководила она) и были однотипны — ее называли «Мятежной сукой», а в менее цивилизованных районах Филадельфии я слышала и другие выражения, например, «Шлюха-тори» и другие вариации на немецком и идиш.