Наизнанку

Хантер нервно провел ладонью по мокрым волосам, а затем по лицу – этот резкий жест выдал его внутреннее волнение. В этом моменте он был совершенно искренним:

– А ещё через пару лет мать бросила очередного мужа, и решила избавиться от Бекки. Она отвезла её в детский дом, туда, откуда взяла. Понимаешь? Вот так просто! И показала ей изнанку правды. По крайней мере, когда Бекки жила в созданной мной сказке, не зная, что она приёмная, она была покладистее, но её наивность была потеряна в тот самый день.

Я с чувством выругалась. Правда, про себя. А он продолжил:

– Потакать её капризам и прихотям – было всё, что я мог придумать, чтобы её подбодрить. Моё желание всё загладить и сделать её беззаботной оказалось безмерным. Когда Бекки плакала, я сразу же пытался это исправить. Моя младшая сестра разучилась принимать «нет» за ответ, но я с этим мирился, потому что это делало её счастливой! Я не понимал всего того воспитательского дерьма! Это было сложно. Я не вникал. До моих восемнадцати.

– Она любит тебя совсем не так, как любишь её ты!

Его дыхание рядом со мной оборвалось рыком:

– Эта детская увлеченность! Она пройдёт.

Язвительный смешок вместо ответа, надеюсь, дал ему понять, что я обо всём этом думаю.

– Я разберусь с этим так, как нужно.

Его голос спокойный, но на моём позвоночнике все волосы встали дыбом.

Ни черта я не понимала – ни в Хантере, ни в происходящем.

Хорошо, что именно в этот момент мы, с впечатляющим рёвом двигателя и свистом автомобильных шин, припарковались у приёмного отделения неотложной помощи.

Глава 15.3

– Не поеду!

Я проснулась. Вдруг и сразу. Время действия медикаментозной седации, назначенной врачом, сделавшей меня глухой, слепой, немой и беспомощной, прошло. Но сознание ещё маячило где-то рядом, как стакан холодной воды до которого никак не дотянуться.

– Я никуда из-за неё не поеду!

Судя по крикам, вероятно недалеко разверзся кромешный ад.

Повернув голову, которая, к моей радости, меня слушалась, я разлепила отяжелевшие веки, стремящиеся вновь закрыться, и попыталась сфокусировать взгляд, то и дело тонущий в непроницаемом тёмном мороке.

Прикроватная тумбочка была вся заставлена лекарствами. Для меня одной их много… Слишком. Глаза разбегались.

Вспомнила, что уже видела такую картинку когда-то. Совсем недавно…

* * *

Память нещадно вырывает меня из настоящего и швыряет в прошлое – и всё здесь настолько реально, что кажется, протянешь руку и коснёшься холодного стекла баночек с медикаментами, полупустых пластиковых блистеров.

Мама лежит на медицинской кровати специализированного стационара. Её голова слегка запрокинута. Она медленно раскачивается из стороны в сторону и при этом тихонько стонет. На доли секунды я замираю, остановившись в дверях – сказать по правде, эта картина пугает меня до чёртиков.

– Мам… – зову её.

Вот только она никак не реагирует.

– Мама…

Сглотнув ком, вставший в горле, иду к ней и осторожно, чтобы не сдвинуть тонкие трубки капельницы, присаживаюсь на постель.

Как же сильно она похудела!

Почти прозрачная, одни косточки…

Её голову прикрывает косынка, но и она не скрывает, что от прежней густоты блестящих светлых волос осталось лишь отчётливое воспоминание.

Дотрагиваюсь до её руки. Холодная, почти неестественно ледяная. Кожа непривычно сухая. Тонкие пальцы практически неощутимо, но вздрагивают под моей ладонью, и я понимаю, что она в сознании.

– Мамочка, слышишь меня? – снова пытаюсь обратить на себя её внимание.

Не дождавшись результата, скидываю кеды, подбираюсь к ней ближе и, насколько позволяет положение, обнимаю второй рукой.

– Мам… – шепчу, глотая беззвучные слёзы. – Это я…