Найди меня в Поднебесье

Кольчуга Горбраха, в самом деле, оставляла желать лучшего. Часть костяных пластин уже осыпалась с кожаной дубленой рубахи. Часть потрескалась и сидела слабовато. Шлем состоял из таких же пластин и выглядел немногим лучше.

Горбрах служил разведчиком уже несколько месяцев. От его норы вели два узких прохода, заваленных камнями по особенной системе — достаточно было нужным способом стукнуть по первому камню, чтобы в считанные мгновения звук дошел до противоположного конца. Вход в нору заметен снегом. Горбрах чихнул. Потом еще раз.

«Паскудный Север, — подумал он. — Треклятая служба. Чего б королю, кроты б его сожрали, не посидеть вот так несколько суток. И ни премии тебе, ни шиша. Холод, голод и змеи толпами. Вот ты какой, предел мечтаний!»

Крыса уже основательно подрумянилась. Горбрах снял ее с палочки и принялся с аппетитом завтракать, время от времени ковыряясь в мелких зубках. Большая сосулька сорвалась с потолка и разбилась на осколки о шлем Горбраха. Тот подскочил и выругался, почесал затылок.

— Надо больно это мне! — забурчал он, по привычке переходя с мыслей на разговор с самим собой. — Все, решено, завтра же с утра отправлюсь в штаб. Пусть доплачивают за службу на Севере. Разве ж это условия? — гневно вопросил он, обращаясь к печально поникшему крысиному хвосту. — Я тебя спрашиваю, разве ж это условия? Обещали повышение еще в прошлое полнолуние…

Подгоревший хвост проникновенно молчал. Он был заранее согласен со всем, что бы ни сказал Горбрах. Карлик смачно зажевал хвост. К норе подобрался крупный белый лемминг. Остановился у входа, принюхался, подергивая усиками. Горбрах кинул ему крысиную лапку. Лемминг обнюхал ее, презрительно глянул на карлика и с достоинством удалился.

Горбрах натянул на ноги не до конца высохшие унты, пристегнул к ним снегоступы. Заткнул за пояс остро отточенный коровий рог, подвесил скрученный болас. Затоптал костерок.

Он бесшумно скользил сквозь сугробы. Даже самый остроглазый хищник не мог бы его заметить. Горбрах притаился у дороги, что вела к замку. Он с часу на час поджидал жунский караван. С момента подачи сигнала до момента массового нападения проходило не более сорока вдохов — штаб работал безукоризненно.

Из утреннего тумана призраком выступал Скальный замок. Горбрах сплюнул, по привычке погрозил ему кулаком и приник жестким волосатым ухом к земле. Ему послышались шаги. Он прополз еще чуть-чуть.

Два вазашка с мечиками в руках шли по заснеженной дороге, то и дело поджимая лапы. Горбрах довольно ощерился. Мечи были муспельхской работы, такие дорого ценились. А один можно оставить и себе. Он отстегнул болас и принялся раскручивать его.

— Кусинг! — взвизгнул вазашек с рыжеватой шерсткой и прыгнул на товарища, повалил его на снег. Острый камень просвистел над их головами. Вазашки стремительно ринулись вперед по снегу, и Горбрах не успел оглянуться, как один оказался позади него, а второй, названный Кусингом, уже замахивался мечом спереди. Карлик выхватил роговый нож, но вазашек быстро опустил мечик.

— Ха! Зачет в зубах! — выкрикнул он.

— Госпожа Мейетола не одобрит, — критически сказал второй, склоняясь над карликом. — Удар-то кривоват.

«Вот тебе и повышение, дурак старый», — равнодушно подумал Горбрах.

И умер.

* * *

— Ах ты, окаянный! Ах, собачий сын! — заливалась полная жунка, уперев руки в бока. — Это ж надо такое выдумать! Со змеюками на Север потащиться! Я для чего тебя растила? Я для чего тебя кормила, неблагодарный?!

Фануй с горящими до прозрачности ушами стоял перед мачехой, опустив голову. Соседи уже подбирались к забору и осторожно заглядывали через него.

— Своих мозгов нет, так уже и не появится! А это что? Это откуда, я тебя спрашиваю?!

Разъяренная жунка тряхнула рогами в сторону небольшой кучки разномастного оружия и нескольких мешочков с халцедоновыми отщепами.

— Позор на мою голову! Это кого ж я вырастила-то? Да твой отец со стыда сгорел бы, если б жив был! Ох, горе мне!

— Хватит, — пробубнил Фануй, не поднимая головы. — По детству разума не дала, так будет уж…

— Будет? Будет тебе, проходимец? — заверещала жунка, хватая Фануя за малиновое ухо. — Сорок розог тебе будет, а то и поболе, сколько потребуется, чтоб дурь такую выбить! Тебе зачем эти деньги были нужны? Ты зачем всем этим промышлял, спекулянт несчастный?!

— На Север собирался! — резко сказал Фануй, выдирая ухо из цепких пальцев. — Все, мать, поругалась и хватит. Решения моего не изменишь, и одна не останешься — вон лбы какие подросли.

Двое молодых жунов выглядывали из землянки.

— И правда, госпожа, будет вам, — послышался спокойный голос. — Отпускайте парня, мы улетаем. А ты, — обратился Арэнкин к Фаную, — свои железки оставь дома на переплавку. Этот хлам ни к чему. У тебя времени до третьего луча, ждать не буду.

Арэнкин ушел. А жунка сменила тактику и с плачем бросилась на грудь здоровенному приемному сыну.

— Ну, ты что, мать! — погладил ее Фануй по курчавой голове. — Не навек же, год-другой и вернусь! Не должен я дома сидеть!