Найди меня

– Мне нужно время, чтобы привыкнуть к человеку. Может быть, виной всему волнение, хотя с тобой я не волнуюсь – и это само по себе меня порядком нервирует. Я не хочу нервничать.

Вскоре мы остановились у Темпьетто Сан-Пьетро-ин-Монторио.

– Миранда, – начал я, обнимая ее, пока мы любовались шедевром Браманте[9]. – Хоть что-то из этого правда?

– Это ты скажи, только скажи сейчас. Мне не нужны доказательства, и тебе тоже. Но я не хочу сюрпризов. И не хочу страдать.

– Заметано, – услышал я свой ответ. Мы расхохотались.

– Тогда договорились.

Когда мы пришли в зал, наш разговор прервал организатор, который хотел проводить меня в импровизированную гримерку. Мы торопливо попрощались. Миранда жестом показала, что после лекции будет ждать меня снаружи.

Это случилось сразу после того, как я сложил свои бумаги в тонкую кожаную папку. Я пожал руку организатору лекции, потом еще одному профессору и всем полным энтузиазма специалистам, научным сотрудникам и студентам, которые подошли к кафедре после моего выступления. Однако своим поведением я намеренно показывал, что тороплюсь. Один из исследователей постарше, почувствовав, что мне хочется уйти, вроде бы собрался проводить меня к выходу, но в конечном счете зажал в углу перед дверью и стал спрашивать, не прочитаю ли я верстку его готовящейся к публикации книги об Алкивиаде[10] и сицилийской экспедиции. Он сказал, что наши темы ближе, чем кажется на первый взгляд. «Вы даже не представляете, насколько схожи наши с вами интересы», – продолжал он. Может быть, я представлю его своему издателю? «Конечно», – ответил я, и, едва от него избавившись, был взят в плен пожилой дамой, сообщившей, что она читала все мои книги. У нее была ужасная привычка плеваться во время разговора, как я заметил, считая минуты и разделявшие нас дюймы.

Наконец мне удалось покинуть аудиторию и пойти туда, где, я знал, меня ждала Миранда. Вот только там ее не оказалось.

Я сбежал вниз по главной лестнице, но в вестибюле ее тоже не было, поэтому я снова взобрался на второй этаж и прошелся по круговой галерее над залом. Ни души. Мы даже не подумали обменяться номерами телефонов. Господи, почему мы этого не сделали? Я открыл тяжелую металлическую дверь в зал. Несколько студентов все еще болтали у входа, явно собираясь уходить, а в проходах две уборщицы уже собирали пустые бумажные стаканчики и прочий мусор. Рядом с дверью стоял завхоз с огромной связкой ключей, который, казалось, вот-вот потеряет терпение: он ждал, когда все, в том числе декан, освободят помещение и позволят его сотрудникам заняться делом.

Я вновь поднялся на круговую галерею и, увидев, что никто на меня не смотрит, даже открыл дверь в женский туалет и позвал Миранду по имени. Никто не ответил. Может быть, она спустилась в туалет цокольного этажа? Однако цокольный этаж был полностью погружен в темноту.

Выйдя на улицу, я заметил неясные очертания группы людей у кафе на углу. Конечно же, она внутри. Но ее там не было. Мне хотелось обвинить хлопотливого исследователя и несуразную старушенцию, которая заболтала и заплевала меня до смерти. Я сказал Миранде, что выйду максимум через десять минут. Неужели я потерял счет времени? Или виной всему моя неспособность отказать людям, которые хотели получить мой автограф?

Я увидел, как тот самый завхоз с большой связкой ключей, шаркая ногами, вышел из здания и запер один из выходов. Я испытывал искушение спросить его, не видел ли он девушку, которая искала своего – кем мне следует назваться? – своего отца?

Может, зайти к ее отцу?

И тут до меня наконец дошло. Почему я не подумал об этом раньше? Она исчезла. Передумала, дала деру. Она же призналась, что бросает людей без малейшего знака или предупреждения, как змея скидывает старую кожу, – и сейчас поступила точно так же. Пуф-ф! – и, говоря ее же словами, она на свободе!

Все это одна большая фантазия. Я все это выдумал. Поезд, рыба, обед, Темпьетто Браманте, молодой летчик, швейцарские родители, которые упали в расщелину и о которых ничего не было слышно до тех пор, пока их дочь не стала им ровесницей, греки, которые предвидели конец Византии, бежали в Венецию и передавали греческий язык из поколения в поколение, так, что все уже забыли, отчего в их венецианский диалект прокралось несколько греческих слов, – все, все это было неправдой.

Какой же я идиот!

Мои губы сами собой зашевелились, и я услышал, как произношу это слово. Мне захотелось рассмеяться. Я повторил его. И-ди-от. Во второй раз оно прозвучало не слишком смешно, а в третий еще несмешнее. О чем ты думал? Я так и слышал, как мой сын скажет это, когда я встречусь с ним завтра и расскажу о девушке в поезде по имени Миранда, которая привела меня в дом своего отца и заставила желать то, что, казалось, навсегда ушло из моей жизни.