Нагуаль

Дрожащими руками я перебирала сокровища своей семьи, брошенные в ящик по соседству с атласными тряпками, и не могла отделаться от ощущения, что это кощунство. Так поступил бы чужой человек – пристроил красивые цацки под рукой, чтобы удобнее было подбирать к вечернему наряду – но не я, не я же! Да как бы я ни втрескалась в Джеймса или кого-то еще, как бы ни погналась за богатством, ни за что бы не позволила себе так поступить с наследственными реликвиями! Меня просто не так воспитали!

Сразу же перехотелось крутиться перед зеркалом и воображать себя довольной и счастливой богатенькой Фэй. Я задвинула ящики, вернула одежду на вешалки, убрала разбросанную обувь, натянула банный халат и вышла, закрыв за собой дверь в гардероб. Взгляд сам собой упал на экран лэптопа. Ладно, повеселились – и хватит. Пора протрезветь от тряпочного угара и признать, что таким образом нынешняя Кристина во мне по-детски пряталась от неприятного момента. Было страшно и тяжело – но под горячей водичкой расслабилась, убедила себя, что все в порядке, потом в гардеробной порезвилась, похохотала вдоволь так, как мечтала бы развлечься любая девушка. Расслабила напряженные нервы, забыла о ноющей червоточине в сердце, а теперь пора продолжить искать правду о себе.

Все же, надо признать, я откровенно трусила, потому что перед тем, как приблизиться к злосчастному лэптопу, для начала перерыла кровать. Заглянула под нее, потом подняла матрас, ведь между ним и деревянным каркасом мог обнаружиться тайник. Перебрала и прощупала подушки. Сама не знаю, что там искала – еще миллион денег? дневник с собственными признаниями, как все было? пистолет? Наверное, просто хотела убедиться, что сделала все возможное для изучения обстановки. Не обнаружив ничего подозрительного или полезного, я принялась изучать тумбочки. В одной нашла журналы мод, бумажные платочки и несколько мятных конфет, а вот открыв самый верхний ящик другой – обомлела…

Ящик был пуст, если не считать газетной вырезки. Точнее, фотографии, вырезанной из газетной статьи, так как текста к ней не прилагалось. Бумага выглядела помятой, словно ее сначала скомкали в руке, а затем расправили. На снимке я в образе Фэй, то есть в сногсшибательно обтягивающем фигуру дизайнерском платье, с сумочкой подмышкой и на высоких каблуках, улыбалась на фоне светлого авто, и все бы ничего, если бы поверх этой вырезки не алели печатные буквы, нацарапанные фломастером:

«ты заплачешь сука поверь когда я буду трахать твой жадный ротик и твой круглый зад ты замолишь о пощаде и тогда я сжалюсь и прирежу тебя».

Вот так, без знаков препинания, конца и начала предложения и какого-либо смысла. Как будто писал сумасшедший, одержимый идеей фикс. Хотя нет, смысл был и довольно явный. Угроза? Или просто неудержимый выплеск ненависти? Кто мог написать такое про меня? Откуда эта гадость взялась в тумбочке у моей кровати? Я сама сохранила ее? Для чего? Чтобы на досуге поразмышлять об адресате послания? Или ее подложили во время моего отсутствия? Кто-то был уверен, что по возвращении сразу найду? Это кто-то из обитателей особняка? Послание несло явный сексуальный подтекст, выраженный от мужского лица, женщина вряд ли стала бы мечтать о чужих ротиках и попках. И непросто желание секса здесь обозначалось, а маниакальное, одержимое желание окончить акт моей смертью. Меня передернуло, вырезка выпала из руки и спикировала обратно в ящик. Идут ли эти слова от Джеймса, уже грозившего задушить меня и выжечь глаза? Способен ли на них улыбчивый, но слишком уж простой на первый взгляд Фокс?

Я с опаской покосилась на дверь и снова порадовалась, что на ней есть защелка. Может, неспроста? Может, я сама еще раньше установила ее тут, опасаясь чужой угрозы?

Оттягивать теперь стало дальше некуда, и я уселась за лэптоп. После стартовой загрузки программ на экране появилась заставка: вполне знакомое моему глазу изображение журнальной обложки с собственной фотографией. «Фэй – мода начинается с меня!» Мартовский выпуск. Наверное, до катастрофы мне нравилось как можно чаще смотреть на него. Теперь меня от него тошнило.

Подключившись к интернету, я первым делом поискала то, о чем говорил Фокс. Оправдав предположения, «Летящая» оказалась скульптурой, выставленной в Центральной Галерее Современного Искусства, и принадлежала частной коллекции некоего Кевина Янга. Она была закрыта для продажи и других данных владельца не уточнялось, поэтому я видела тут два варианта: либо ей владеет тезка Кевина, благо имя не такое уж и редкое среди мужчин, либо… либо Кевин по какой-то причине решил не указывать, что он – Уорнот. Не хочет афишировать, из какой он семьи? Опасается кражи или чего-то другого? Я мало понимала в искусстве и не знала, можно ли брать псевдоним для указания владельца, но в душе больше склонялась именно ко второй версии. Слишком уж не верилось в банальные совпадения имен.