Наглое игнорирование

Раньше еще били по одиночным целям – типа дзотов. Последний месяц лупили как очумелые – цели явно были групповые, а боеприпасы не экономили. И сейчас все так же – видно немцы валят валом. И потому 15 пудов смерти в минуту из каждого "самовара", до полного исчерпания боекомплекта в 240 рыбок на ствол. Надо быть недюжинным богатырем, чтобы загрузить за 16 минут почти четыре тонны смерти, да не абы куда – но очень аккуратно в 120 миллиметровый ствол, срез которого на уровне твоих глаз. И после каждой рыбки пригнуться, зажав уши и открыв рот – потому как гулко прогремев боками по трубе-стволу, мина с ходу накалывается жопцем-капсюлем на боек и, как ужаленная, возмущенно и, оглушительно бабахнув – выпрыгивает из ствола с такой яростью, что летит почти на 6 километров. Земля ощутимо вздрагивает под ногами, получив здоровенный тумак опорной плитой, из-под которой летит по сухой погоде – пыль, а в другое время – ломти грязи и длинные взбрызги воды.

Минометчики работали, привычно не видя результата. Только укупорка пустая все больше заваливала ландшафт. Что там гибло под пудовым дождем видел корректировщик, но это народ такой – сосредоточенный и сдержанный, точный и скрупулезный, да еще впридачу сидящий в очень неприятном месте, откуда видно по кому бить надо. Что означает и обратное – его тоже можно увидеть и по нему может в отместку легко отработать убиваемый враг.

Приказ – смена прицела. Опять гром выстрелов. Смена прицела. Серия мин. Калинин отлично понимал – минометы сопровождают своими подарочками идущих в атаку немцев. Для воодушевления и восторга нет ничего лучше, чем рвущиеся рядом мины, сносящие летящими над землей бритвенными осколками все живое, хоть бегущее, хоть идущее, хоть залегшее.

Отбой. Все тяжело дышат, словно загнанные кони, переглядываются. Но даже перекурить некогда, пустые ящики к чертям, новые на позицию. 40 килограмм каждый. А грузовики снабженцев укатили, как только разгрузились, не до пустой укупорки. Плохо. Очень плохо – значит дело горячее и правила идут к чертям, не до них. Когда дотошно выполняют все параграфы – это значит, что смерть далеко. Когда рядом – остаются для выполнения только первостепенной важности правила.

Опять над головой рев – глянул – "Илы" возвращаются, идут на бреющем, голубыми брюхами почти по верхушкам деревьев стригут, тесно сбились – и трескотня сверху! Немцы их атакуют! Фоккеры! Много! Больше десятка! Давно такого не видал, очень давно. Шедший в хвосте и отставший от своих штурмовик тянул за собой хвост черноватого дыма, потом вдруг вспыхнул весь и без планирования рухнул в лес. Калинин ахнул в один голос со своим расчетом. Все смотрели и всем в голову пришло одно и то же – заваруха тут пошла в полный мах. Раз немцы наскребли на это направление свою авиацию – плохо все.

Корректировщики не дали расслабиться. Направление, правда, дали иное – отчего про себя Калинин вспомнил про молот и наковальню. Успел подумать, что наковальне мин отсыпали достойно, теперь по молоту придется бить, мимолетом пожелал неведомым братьям славянам, на которых в нескольких километрах отсюда идет такой навал – и больше думать было некогда. Команды, смена прицела, опять команды и изменение угла наклона ствола и направления ведения огня. Пуд за пудом смерть исправно летела туда, где оборачивалась жизнью для наших бойцов, отражающих тяжеленный удар агонизирующего чудовища – вермахта.

На фоне ударов по ушам от каждого выстрела тяжелого миномета, стрекотня из автоматов и стрельба из десятка винтовок на том крае позиции минометчиков показалась чем-то вроде треска кузнечиков или сверчков, но сержант встрепенулся, глянул, высунувшись из глубокого окопа встревоженным сусликом – и обомлел. Грязно-зеленая с серым масса неспешно перла словно вода при паводке – причем была уже близко, метров 400, "самоваром" не влепишь!

Взводный с пистолетиком в руке кричит, петуха выдавая от волнения, оставить двух бойцов на миномет, вести огонь, как указано, остальным с личным оружием и гранатами – отражать немецкую атаку! Во рту пересохло мигом. Сержант глянул на свой расчет, пальцем ткнул в заряжающего и установщика, побледневшим подносчикам мотнул головой – за мной! Подхватил свой тяжеленный неуклюжий ППШ, торбу со вторым диском и подсумок с гранатами и, как мог быстро, кинулся по ходу сообщения. Из своего расчета Калинин был самым опытным в плане такого пехотного боя, потому лучше всех остальных понимал – дорвется эта куча немцев до дистанции броска колотушки – сомнут! Удивляло сильно то, что шли гансы плотной толпой, а не так, как должны были бы по уму – редковатой цепью, где каждый силуэтик выцеливать надо. И не пробовали ни перебегать, ни залегать. Видел такое один раз всего, но впечатлило – как немцы вскакивали в неожиданном месте, стремительно делали перебежку и падали, откатываясь тут же в сторону, хрен на мушку поймаешь, хрен угадаешь, где он сейчас, сволочь. А тут – прут стадом. Мишени живые. Но много их. Слишком много, несколько сотен.