И так-то в Германии все было непривычно и – даже на взгляд капитана – очень богато, а в этом доме и по меркам немецким было шикарно. Три этажа – а собственный дом! Электричество, газ – и горячая вода в ванной, когда захочешь. И сама ванная – большущая, стоящая в такой комнате, что и спальней могла бы быть с узорным кафелем на полу и стенах. И совсем непривычные приборы – то похожий на старинный пистолет воздуходуй для сушки волос в ванне после мытья, то утюг электрический и даже странная железная бочка – которая как-то электричеством стирает, что нашлись в другой комнате, отдельной для всяких бытовых дел. Сытостью и благосостоянием перло от этого дома, хотя жило в нем всего двое старых немцев – семейная пара. Странно все это было даже офицерам, а бойцы тем более не понимали – и того, почему немцы так хорошо живут – и почему от всей этой благости поперли фрицы завоевывать СССР, который куда беднее.
Замполит Барсуков извелся весь, проводя беседы и политзанятия, но сложно ему было – потому что вот тебе – все перед глазами – и отличные дороги без столбов, чтобы самолеты с них могли взлетать, и крепкие фольварки с каменными домами под железными и черепичными крышами и бетонными хозстроениями. И в домах – полно всякой добротной одежды и обуви, даже в деревнях – шикарная городская мебель, одеяла, белье постельное, посуда. Какого им рожна тут не хватало? И это еще сильнее бесило, тем более, что дрались немцы отчаянно. Всем уже было ясно, что проиграли они войну, их упорное сопротивление и уже бессмысленно проливаемая ими кровь тоже злили очень. Зачем, почему? Ну, сломан же у них хребет – зачем зазря людей убивать?
Ведь даже жратвы у них было полно – стоило только заглянуть в просторные, сухие бетонные погреба, где на полках рядами стояли всякие варенья-соленья, висели окорока и стояли бочонки – с вином и маслом.
Странно все это было. И чувства вызывало странные. Нехорошие. Не гожие для человека.
Если бы не периодические разговоры с командиром медсанбата – совсем бы в душе кипело у начштаба. А меланхоличный и спокойный майор Быстров, вполне уже доверяющий своему сослуживцу и потому периодически откровенничающий, мало того, что пример в поведении подавал, так еще и умел парой-тройкой фраз и бешенство душевное унять. Как поговоришь с ним – так словно холодный душ примешь – и голова проясняется и злоба утихает и работать охота.
Еще когда рекогносцировку проводили и машина с Берестовым подъехала к этому дому – капитан удивился сильно, потому как у крыльца стояло два десятка девушек с цветами в руках. Такая делегация раньше не попадалась ни разу. Вылез из кабины – девчонки тут как тут, радуются, гомонят. Сразу не понял – ну, поди пойми двадцать девок сразу – а потом разобрался – наши это девчата, из "острабов", причем за свою хозяйку просят. Дескать, фрау Хильдегарда – хорошая! Не надо ее обижать!
Тронутые они тут все в Германии. Даже которые наши. Так смотрят, словно он, советский офицер, капитан Берестов – дикий каннибалл и будет сейчас из этой Хильдергады суп варить. Кое-как выдрался из толпы, осмотрели имение – вполне годится для развертывания и для обороны подходит. Девки хвостом ходят – радуются. Опять непонятно – чего веселиться, если сами же сказали, что хозяйка у них хорошая. А – аж светятся. Хотя одеты – плоховато, прямо сказать, в обносках. И цветы в руках – бумажные, самодельные.
Ситуацию прояснил пообщавшийся с девахами замполит. Подошел к Берестову, когда тот устроил перерыв в работе (в санбате – как, впрочем и во всей РККА сейчас, уже привыкли к начштабам относиться с почтением, это до войны адъютантов старших вызывали к командирам, сейчас наоборот – командиры сами приходили). Поделился очередным открытием:
— Ушам не поверил, Дмитрий Николаич – девки-то наши потому за хозяйку заступились, что она их кормила! — запыхтел усач.
Берестов пожал плечами, потому как не понял сказанного. Рабов надо кормить, это любому понятно. Чего это замполит так раскипятился?
— Вот, ты тоже не понял. А оно просто – рабыни стоят дешево. И многие тут хозяйчики их не кормили практически, давали отбросы, что и свиньи не жрут. Девок-то сюда гнали здоровых и крепких, их на пару месяцев хватало. Так вот немцам дешевле было новых купить, чем кормить прежних. Потому эти и радовались – они тут давно уже прожили. Так-то вот. Благодеяние вишь – кормить…
Тут усатый вывалил грохочущий ворох матюков, облегчил душу и пошел к себе – на второй этаж. В фольварке размещался штаб и персонал: врачи и медсестры, еще и место оставалось. Рядовые и сержанты распространились по хозслужбам и тоже устроились отлично. Вообще – просторно расположились, а раненых поступало мало, да и доставлять их по таким дорогам – асфальтированным, ровным – было несложно.
Корпус, сунувшись в предгорья Судет, понес тяжелые потери, в первую очередь – техникой. Танков осталось теперь совсем мало и с чем дальше двигать – а впереди еще были судетские горные укрепрайоны, построенные со всем старанием еще в 30-е годы – как-то было непонятно.