Наглое игнорирование

Когда ревизовал рану – похмурнел. По уму – ампутировать надо выше локтя. Массивное размозжение тканей, повреждены кости, кровоснабжение ниже практически отсутствует, пациент сильно ослабел, но пока от наркоза отмахивается, поясняя, что хочет узнать – какие перспективы. Вот паскудные такие моменты, когда хорошему человеку надо говорить, что сейчас придется оттяпать ему руку. И все – из красавца мужчины он станет навсегда инвалидом. Вздохнул, выложил все, как есть. И – ожидаемо, вскинулся раненый, возмутился из своих последних слабых силенок. Запрещает резать, знакомо. Практически никто не соглашается. Как и обычно объяснить пришлось, что весьма вероятна перспектива развития гангрены и придется вылущивать уже из плечевого сустава, что не даст никакой возможности в дальнейшем облегчить жизнь использованием протеза, причем это еще неплохо, очень может быть, что развитие гангрены будет очень быстрым и ни черта сделать не получится. Тут Быстров припомнил некоторые детали биографии пациента, и заметил:

— Если бы у меня был выбор – любоваться своим любимым, как вы говорите "КырКырКырКыром" с набережной или сдохнуть от гангрены – предпочел бы все-таки первое. Без руки – но живым лучше, чем с рукой – но мертвым.

— Я с "КырКырКырКыза", доктор. Хоть один шанс есть? Что рука сохранится?

Быстров поглядел на операционную сестру. Та поняла с ходу.

— Осталось трое, их можно на вторую операционную перенаправить. Не слишком сложные случаи, вполне справятся.

Кивнул. Подумал. Прикинул варианты. Бывшие в операционной палатке смотрели внимательно. Словно перед оглашением приговора. Так приговор и есть. Жизнь – смерть.

Надо бы улыбнуться ободряюще, но не получается. Голова уже кружится – эфира нанюхался за сегодняшний день. Постарался настроиться на долгую и кропотливую работу, которая может пойти насмарку.

— Два-три шанса.

— Из сотни? — обрадовался кандидат в калеки.

— Из тысячи. И это не фигура речи. Мне категорически не нравятся ампутации, но при всем нашем старании печальный исход более, чем вероятен.

— Предпочту рискнуть! — браво заявил белыми губами офицер.

— Как скажете. Давайте наркоз!

Любопытная, как все женщины, медсестра не утерпела. Как только посчитала, что пациент уже "выключился" спросила тихо:

— А что это кыркыркыр?

Неожиданно отозвался глухим голосом из под маски раненый:

— Краснознаменный крейсер "Красный Крым" в сокращении…

— Вы считайте, чем быстрее уснете, тем лучше, — шикнула на него медсестра. Испуганно зыркнула глазами, особенно выразительными из-за закрывающей все лицо хирургической маски, на начальство. Быстров не стал выговаривать, медленно и явно думая о чем-то другом, добавил:

— У нас много в корпусе моряков с момента формирования. Этот наш храбрец с Краснознаменного крейсера "Красный Кавказ". Ладно, начали!

Капитан Берестов, начальник штаба медсанбата.

Танк стоял боком, виден был плохо, густая трава прикрывала колеса, да и кусты мешали. Но темно-серый силуэт угадывался в зелени достаточно отчетливо, если присмотреться, хотя расстояние было приличным – метров 400.

— Попадес? — спросил негромко наводчика Кутина.

Тот покорячился с прицелом, уверенно ответил:

— Детская задачка, тащ капитн!

— Тохта – охонь! — и по ушам жахнуло громом выстрела. Сорокопятка дернула назад стволом, дымящаяся гильза вылетела долой. Затвор чавкнул, приняв следующий снаряд.

— Охонь!

Рявкнуло еще раз. И еще.

— Как? — поглядел Берестов на стоявшего поодаль майора Быстрова. Тот кивнул, отняв руки, которыми прикрывал свои уши, заметил:

— Пойдемте, посмотрим что получилось. Тут пройти можно?

— Там, где трава примята, товарищ майор, — почтительно ответил наводчик. Глянул на капитана, тот согласно кивнул и Кутин поспешил перед обоими офицерами, показывая дорогу. Шли осторожно, след в след. По словам саперов – тут не было минных полей, но бои прокатились по этой местности жестокие, так что наступить на какую-нибудь дрянь и подорваться не хотелось.

Берестов аккуратно шагал за наводчиком и жалел, что перестал пользоваться одеколоном. И на позиции раздавленной батареи воняло мертвечиной, хотя трупы все уже убрали, а чем ближе подходили к танку – тем запах становился гуще. И запах – и жужжание массы мух. Очень все знакомо, даже слишком.

— Вот, товарищи офицеры – как в аптеке – все три пробоины – видите – свеженькие, прошлые-то уже ржавчинкой подернуло и по размеру наши меньше – остальные от 76,2 миллиметров , — словоохотливо пояснял боец. показывая пальцами дыры в серой бочине мертвого танка. Наводчик явно гордился тем, что показал товар лицом – его снаряды легли кучно, рядышком друг от друга. И прошибли стальной борт изрядной толщины насквозь, растревожив пировавших на экипаже мух.

Командир медсанбата внимательно разглядел аккуратные дыры, о чем-то подумал про себя, потом кивнул:

— Пошли обратно, Кутин. Дмитрий Николаевич, что там загляделись?

— Так, пустое, — смутился Берестов и кинул прочь веточку, которой только что ворошил валяющиеся рядом с танком куски кожи, раньше бывшие кобурами для пары пистолетов "Парабеллум". Быстров подошел, глянул. Усмехнулся и заявил: