Надгробие для живых

– Серьёзно! – Джон чуть оживился. – Знаешь, для меня позорнее было бы упасть на собственный нож и так умереть, попадание в плен деревьям стоит на втором месте по позорности во всём списке. Будешь думать, что я таким образом этот позор смывал.

Кас молчал. Я бы тоже, ничего не сказал, будь на его месте.

– Замяли? – Джон протянул руку.

– Куда денешься.

– Теперь, когда ваши детские ссоры ушли на второй план, думаю, будет правильно спросить о дальнейших планах? – включилась Сара. – Мне уже надоело ждать, пока вы снова начнёте шевелиться!

– План прежний. Если никто не против, снимаемся прямо сейчас и идём. Мы близко к берегу.

– Как? А Лондон?! – настало моё время удивляться.

– Я немного ошибся: Лондон в восьмидесяти милях на северо-восток. Мы прошли его три дня назад с погрешностью в десять миль, а город не заметили потому, что даже если бы мы были на идеально ровной местности, линия горизонта в четырёх-пяти милях от человека.

– И как ты это всё узнал? – спросила Сара. – Как по мне, мы всегда идём по одной и той же местности: поля да равнины.

– Так и есть, но в условиях холода нормальные леса распространяются крайне неохотно. Частично, благодаря этому я и определял местоположение. Плюс некоторые ориентиры ландшафта помогли: мы сейчас сидим посреди шоссе, если я всё правильно понял. От Лондона на юг идёт не так много трасс, а значит, мы на верном пути.

– Что с заливом? Не думаю, что там деревья растут, – заметил Кас.

– Верно. Придётся идти так быстро, насколько возможно, так как неизвестно, что нас ждёт на месте, какие условия. Понятно, что будет так же холодно, но никто ведь не знает, что там с животными, с растениями, с людьми в конце концов. Ближайший бункер в округе Парижа, и я не собирался там останавливаться. Говорят, у них намечался бунт. Если всё пойдёт гладко, на остаток пути уйдёт не больше двух недель.

– Это только если повезёт.

– Я тоже не питаю иллюзий. Это здесь люди как-то ужились с новыми соседями, а там… знать бы хоть, какие там соседи вообще.

– Довольно болтовни. Хотели выйти, значит выходим. Каждый докладывает в рюкзак столько дров, сколько может унести, оружие проверить дважды.

– Узнаю старого Каса, – шепнула Сара. Впрочем, я был с ней согласен.

Путь до побережья занял где-то полтора дня пути. Я сначала даже не заметил изменения, разве что местность стала абсолютно плоской, и совсем немного изменился запах воздуха, но Джон заверил, что мы уже идём по Ла-Маншу, и всё говорил про то, как иронично это должно выглядеть со стороны, бормотал, что уже завтра мы выйдем в Нормандии. Его приподнятого чувства никто так и не разделил, может, дело в том, что он знает что-то интересное об этих местах. В его уме вся наша переправа Нормандию выглядела как грандиозная шутка. У меня же выглядело так: мы идём по воде, которая возможно заледенела до дна, а теперь её замело снегом настолько, что не отличить от суши. Вот это мне казалось шуткой, а что мне дела до какой-то Нормандии?

Мы даже успели переночевать на воде, но Джон сказал, что всё идет по плану. Никто сопротивляться не стал: уставали за день все без исключения, и вроде бы стоило дать хорошо отдохнуть, но дежурство отменять не стали. Часы летели с такой скоростью, что я даже не успел задремать, а уже снова утро, снова завтрак, снова поход. Может, я начал привыкать к режиму?

Когда солнце взошло к полудню, Джон указал на отчётливо различимую возвышенность в паре милей от нас.

– Дамы и господа, добро пожаловать в Европу!

– Долго репетировал? – съехидничала Сара.

– Можно было бы и показать заинтересованность! Или ты каждый день заходишь на главный материк планеты?

– Нет, просто не надо делать из этого неизвестно что, мы здесь…

– … Тихо! – Кас остановился и даже задержал дыхание. Только сейчас я услышал плеск волн.

– Вода? – шепнул Джон.

Кас молча кивнул.

– Невозможно…

– Пошли. Быстро.

Мы перешли почти на бег, но к шуму волн добавился плеск воды, я начал слышать глухие выстрелы и крики… но не отчётливо. Как… эхо?

– Ложись!