Над Мерапи облака

Капитан более или менее поладил с Вилли и даже пил с ним бохму — голландскую водку. Все-таки надо отдать справедливость, голландец имел немалый практический опыт и знал плантационное хозяйство как свои пять пальцев. Познания офицера в области агрономии были самыми смутными. Он занимался прежде протокольными и снабженческими делами. Поэтому и приходилось до поры до времени принимав услуги голландца. Вилли в свою очередь проникся уважением к капитану, после того как он осадил профсоюзного секретаря. Рабочие послали его с петицией, в которой требовали очередного повышения зарплаты. Офицер прочел петицию и ответил:

— Твои люди, очевидно, забыли, что хозяева теперь мы, а не голландцы. Республика еще слишком бедна, чтобы накормить всех досыта. Я не потерплю таких вот бумажек и тем более забастовок. Вы что же, идете против своей республики? Работайте, как работали, не вынуждайте меня принимать крайние меры.

Профсоюзный секретарь был любознательным человеком. Какие меры имеет в виду капитан? Офицер хлопал ладонью по кобуре пистолета и намекнул, что для него не составило бы никакого труда вызвать из Медана взвод военной полиции. Секретарь почему-то вспомнил японского офицера, размахивавшего кривым клинком перед толпой.

Когда плантация была официально национализирована, Вилли собрал свои пожитки и уехал в Голландию. Он накопил достаточно гульденов, чтобы купить небольшой домик на плоской равнине и разводить тюльпаны Если бы он не думал о своем завтрашнем дне и не обсчитывал индонезийских рабочих, ему бы пришлось теперь завербоваться в Суринам или на Кюросао. Еще остались в Латинской Америке эти жалкие остатки голландской колониальной империи.

Капитан знал толк в военной амуниции, но не имел я малейшего представления о сортности латекса. Он не был уверен, что завтра его не перебросят на оловянный рудник, в банк или куда-нибудь еще. Поэтому не имело смысла углубляться в агрономию и технологию. Нужно было, не теряя времени, позаботиться о благе собственном и своих ближних. Из этих самых ближних, своих друзей и родственников, он составил административный аппарат. Его три заместителя, помощники, секретари не совсем четко представляли свои служебные обязанности, но получали жалованье, и немалое. Свой человек сидел и на фабрике по переработке латекса. Вся эта предприимчивая компания сбывала часть каучука-сырца «налево», богатому меданскому дельцу Го, изменившему по тактическим соображениям это китайское имя на Сулейман. Этот Сулейман был тем самым китайцем, который ухитрялся ладить с японскими оккупантами и одно время управлял плантацией. Теперь он вел образ жизни разбойника с большой дороги, и этой большой дорогой, на которой он разбойничал, был Малаккский пролив. Сулейман промышлял контрабандой, сбывая сингапурским дельцам ворованный суматранский каучук. У него были связи по обе стороны пролива, и он знал, кого следует щедро отблагодарить, чтобы сквозь пальцы смотрели на его проделки.

Для правительства Республики Индонезии плантация, как, впрочем, и другие национализированные предприятия, становилась все менее прибыльной. Насаждения гевеи давно не обновлялись. Узкоколейный транспорт и оборудование фабрики изнашивалось. Правительство не выделяло средств, чтобы заменить старое оборудование, осуществить новые посадки. Сортность каучука падала, и иностранные импортеры уже не так охотно покупали его или устанавливали на него совсем низкие цены.

Правительство «нового порядка» подвело однажды неутешительные итоги. Производство плантационных культур продолжает падать, сокращаются экспортные доходы государства. Где же выход? Не лучше ли снять с себя лишнюю заботу и вернуть часть плантаций прежним владельцам? И вот начался процесс частичной денационализации. Крупнейшие каучуковые плантации Северной Суматры, принадлежавшие прежде американской компании «Гудьир», уже возвращены старым хозяевам. Вновь на обочине шоссе появились гудьировские рекламные щиты с автомобильными шинами.

Отцам «нового порядка» пришла в голову и другая рациональная идея. А на каком, собственно, основании крестьяне занимают плантационные земли? И какому такому праву? Кто позволил нарушать незыблемые основы собственности? Ведь если эти земли будут возвращены плантационным компаниям, производство каучука, табака, пальмового масла увеличится, государство получит дополнительные экспортные доходы. Ведь речь идет не о каких-то там жалких полосках, а о многих десятках тысяч гектаров плодороднейшей земли. За счет каких источников станут жить крестьяне, лишенные земли? Это уже второстепенный вопрос. Какое значение в общеиндонезийских масштабах могут иметь еще несколько десятков тысяч голодных ртов?