Над Мерапи облака

Появляются здесь пиявки и более крупного масштаба, районного. Это скупщики камней. Они перепродают камни на гранильную фабрику в Мартапуре или же оптовым ювелирам-китайцам в Банджармасине. Это уже дельцы провинциального масштаба. Последние в свою очередь перепродают камни столичным ювелирам или экспортерам. Надо ли говорить, что каждый делец в этой многоступенчатой иерархии стремится побольше нажиться за счет старателя, которому достается лишь самая малая доля.

Присматриваюсь к толпе и начинаю улавливать некую систему. Люди копаются в земле группами по шесть-восемь человек. Это артели — обычно семьи или группы родственников и соседей. Они сообща арендуют помпу и приступают к промыслу. Сначала роется не слишком глубокая вертикальная штольня, кое-как укрепляется грубым деревянным срубом. Землекопы извлекают породу со дна штольни, углубляя и расширяя ее. Штольня быстро начинает наполняться подпочвенными водами, которые протекают здесь неглубоко. Поэтому все время приходится откачивать грязную жижу с помощью ручной помпы. Эту тяжелую физическую работу выполняют мужчины. Но и женщинам достается не менее тяжелый труд носильщиков. Они заняты переноской породы в плетеных корзинах к месту промывки, где она тщательно промывается в долбленых деревянных корытах. Этим самым ответственным делом заняты опытные пожилые мужчины и старики.

Бывает, что к старателю не приходит успех неделями и даже месяцами. Извлекаются на поверхность тонны пустой породы, и не попадается в ней ни одного драгоценного камня. Вот такой неудачник, костлявый беззубый старик в конусообразной соломенной шляпе, похожий на тех классических стариков, каких вырезают из дерева балийские скульпторы. Он сидел на корточках перед корытом. Старик машинально перебирал руками породу, отбрасывая в сторону пригоршни песка и гальки. Лицо его выражало безнадежность и равнодушие ко всему на свете.

— Как дела, бапак? — спросил я.

Старик пожаловался, что дела его артели совсем плохи. Вырыли уже третью штольню, и хоть бы один дешевый александрит попался. Семья давно сидит без единой рупии. Еще хорошо, что китаец дал в долг риса и других припасов. За это придется делиться с ним будущей добычей. А когда Аллах пошлет эту будущую добычу?

А вот и удачник. Где-то раздается победный возглас. На пригорке в диком восторге пляшет человек полуголый, немолодой. Он вытянул вперед правую руку, зажав что-то в кулаке. К нему уже бегут со всех сторон любопытные. Поддавшись общему порыву, бегу и я. Старателю повезло. Его жена принесла совок с породой и высыпала в корыто. Он стал перебирай пальцами мелкую гальку, и вдруг… ослепительно блеснул алмаз. Небольшой, меньше рисового зернышка, и все-таки алмаз, чистый, искрящийся. И, кроме того, еще три зеленоватых александрита.

Счастливца поздравляют, ему завидуют. Камешки бережно передают из рук в руки, оценивают, бьются об заклад, сколько рупий даст за них перекупщик.

Мой полицейский опытным глазом заметил еще одну любопытную сценку и спросил меня:

— Не хочет ли туан посмотреть настоящие камни, не то что эти, и познакомиться с человеком, которому крупно повезло?

За грубым столом из жердей сидит человек и с достоинством пьет пиво. Он сегодня даже позволил себе отдых и облачился в новые саронг и пиджак. Против него сидит перекупщик. Идет торг, неторопливый, ритуальный. Обе стороны явно набивают цену и не раскрывают до конца своих карт. Старатель расхваливает товар. Вокруг толпятся зеваки. Все знают, что после этого привычного ритуала перекупщик все равно купит за бесценок всю добычу.

По просьбе моих сопровождающих старатель извлекает из внутреннего кармана мятую тряпицу, бережно разворачивает ее. В тряпице комок газетной бумаги. Развернув и его, он высыпает на ладонь несколько сверкающих чистых росинок-алмазов — четыре или пять. Один довольно крупный, неправильной формы, напоминающий острый обломок карандашного грифеля, другие совсем мелкие, словно крупинки пшена.

— Пусть русский туан подержит в руках эти камешки и пусть туану сопутствует в жизни большое счастье, как мне, — сказал старатель и высыпал алмазы на мою ладонь. Первый раз в жизни я держал руках такое сокровище и, как мне показалось, ощутил какой-то электризующий холодок. Скорее всего испугался, как бы не выронить драгоценные камни в раскисшую грязь. Налюбовавшись алмазами, возвращаю их хозяину и пытаюсь выяснить, сколько же рупий получит он за всю свою добычу.

— Много, туан. Очень много, — загалдели обступившие нас зеваки.

Старатель вмиг утратил самодовольную уверенность и злобно хлестнул глазами скупщика.

— Пусть лучше этот человек скажет, много ли заработает на перепродаже моих камешков. И сколько заработает китаец из Банджармасина, который перепродаст камешки в Джакарту.