– Ну, выходим, – сказал Хорь. – Мартин, ты говорил, тут где-то корчма с конюшней есть? Вот туда поезжай. И каждый час наведывайся к переезду. Если до трех ночи ничего не случится, поезжай домой. Леопард, пристегивай крепления.
Глава пятнадцатая
Обе дороги были пусты – и Петербуржское шоссе, и та, что вела к озеру. Лабрюйер и Хорь неторопливо шли на лыжах к переезду, потом – к леску. Времени было с избытком. Там, где начинался лес, они остановились.
– Как тихо, – сказал Лабрюйер. – В городе такой тишины не бывает.
– Да, – согласился Хорь. – Люблю лес в такие вот лунные ночи. Ну, вот здесь, пожалуй, мы можем их перехватить, очень удобное место. И Господь луну нам в помощь послал, обойдемся без фонарей.
Он был экипирован – как на войну: полушубок перехвачен широким кожаным ремнем (Лабрюйер подивился тонкой, как у балерины, талии), на ремне – три ручные гранаты, револьвер в кобуре и охотничий нож – с таким, пожалуй, и на медведя идти можно.
Лабрюйер, как и Хорь, прикрепил кобуру к ремню и насыпал чуть ли не полные карманы патронов. Ножи он тоже взял – «финочку» и трофейный австрийский штык-нож, унтер-офицерский, с загнутым «усиком» и скобкой для темляка. По приказанию Хоря он взял с собой и наручники – на две персоны.
– Если придется бросать гранату – увидишь, что я замахиваюсь, кидайся в лес, залегай за деревом, – велел Хорь. – Я-то прыжком уйти успею. Там так осколки полетят – лучше не подворачиваться.
– Спаси и сохрани.
– Вот именно.
Они постояли, прислушиваясь, и вдруг разом повернулись друг к другу.
– Орет кто-то, – сказал Хорь.
– Точно, орет, – согласился Лабрюйер.
– Заблудился в лесу, что ли?
– В том лесу невозможно заблудиться. Он величиной, пожалуй, с Верманский парк вместе с Эспланадой. И озеро посередке, Эйхензее. Озерцо, точнее. В ширину и сотни сажен не будет. Если по берегу идти в любую сторону – в худшем случае обойдешь его и через четверть часа выйдешь к железной дороге.
– А в лучшем?
– Через пять минут. От его южной оконечности до насыпи шагов, наверно, с полсотни.
– Смолк…
– Пьяный, видно, забрел.
– Откуда он мог туда забрести?
– Тут же две фабрики поблизости, «Гловер» и Саламандер». И рабочие при них селятся. Может, кто-то жалованье пропивает…
– У озера кто-то живет?
– Сомневаюсь. Разве что пара дач стоит, летних дач, без печек. Там, кстати, наши пролетарии и могли устроить пьянку. И старая купальня. И пляжик небольшой.
Снова издалека донесся хриплый крик, очень короткий, словно у крикуна перехватило горло.
– Не нравится мне это, – сказал Хорь. – Очень не нравится. Орет-то этот чудак оттуда, где наши.
– Наши – далеко.
– Ты уверен?
– Они бы дали знак.
Знаков было два – сдвоенный выстрел означал, что идет погоня за синим «Руссо-Балтом», два одиночных выстрела – призыв.
– Давай-ка дойдем до берега, это совсем близко, – предложил Лабрюйер. – Орет-то он со стороны озерца.
– Ты что-то учуял?
– Сам не знаю. Но от дам из Эвиденцбюро можно ожидать любой пакости. Ты ведь помнишь фрау Берту.
– Еще бы не помнить! Артистка, чтоб ей…
– Даже не артистка, – возразил Лабрюйер. – Просто хитрая и ловкая тварь. Но автомобиль она водила отлично. Думаю, Луговская – такое же сокровище.
– А если ловушка?
– Предупрежден – значит, вооружен, – ответил поговоркой Лабрюйер. – Сделаем круг и выйдем к Эйхензее с неожиданной стороны – со стороны железной дороги. Понимаешь, это может быть ловушка, а может быть и что-то такое, что мы можем использовать.
– Хорошо, посмотрим, – подумав, сказал Хорь. – Росомаха прав – ты только притворяешься солидным господином.
– Я рижский бюргер, Хорь. Солидность и притворство у меня в крови.
– Пошли…
Командир, как положено, заскользил по снежной целине первым, Лабрюйер – за ним. Вдруг Хорь остановился и поднял правую руку с лыжной палкой. Лабрюйер подъехал к нему слева.
– Стой, Леопард… – прошептал Хорь. – Не вздумай светить фонарем…
– А что?
– Там, за деревьями, огонек мелькнул и погас. У кого-то электрический фонарик…
– Они?
– Но какого черта?..
– Вот сейчас и узнаем.
Они уже были в двух шагах от Эйхензее, в привычном Лабрюйеру редком сосновом лесу с островками подлеска. На ветках лежал снег – значит, они могли быть укрытием.
Лабрюйер и Хорь затаились у сосен, что росли слева.
Перед ними было замерзшее озеро, правый берег – песчаный, под снегом, левый – порос камышами. На правом вроде что-то мелькнуло.
И снова раздался хриплый вскрик.
– Да что он, пьяный дурак, в камыши провалился? – удивился Хорь.
– Я тебе как человек пьющий могу сказать, что камыши – еще не самое страшное, – утешил Лабрюйер. – Проснуться на крыше, куда для чего-то вылез через чердачное окно, куда страшнее. Дай-ка глянем, что это за горемыка. Ночь лунная, темное на льду хорошо выделяется…
– Если его ночью сюда занесло – он, наверно, и лыка не вяжет.
– Холодная ванна кого хочешь отрезвит. Но долго там сидеть ни к чему.
– Эй! Ты где? – позвал Хорь.
Человек в камышах захрипел.
– Протяни-ка ему лыжную палку, – сказал Лабрюйер.
Хорь подкатился поближе к камышам и стал тыкать палкой, разводя мертвые длинные листья.